Дикий цветок

– Мы поговорим сейчас же. Я хочу знать, правда ли это.

– Что?

– То, что ты встречаешься с Жаклин Честейн.

– Если под «встречаешься» ты имеешь в виду то обстоятельство, что изредка я вижу ее в городе…

– Я слышала, что в воскресенье ты подвез ее в своей карете.

– Я предложил ее подвезти, так как нам было по пути, мы ездили в церковь. Было бы очень жарко идти по такому солнцепеку.

– Как удобно вышло, что в воскресенье я находилась в слишком расстроенных чувствах и не поехала с тобой на службу!

– Думай, что тебе угодно, Присцилла.

Томас открыл дверь. С него и так довольно.

– Тебе все равно, что люди говорят? – встрепенулась жена.

Томас вошел в спальню и втянул Присциллу вслед за собой. Ему не хотелось, чтобы пронзительный голос жены разбудил мать, чьи покои располагались в противоположном конце коридора. Он притворил за собой дверь.

– И что же они говорят, Присцилла? Или это очередное твое безосновательное обвинение?

– Где ты провел вечер?

– Играл в карты с Джереми-старшим, Арманом и Филиппом. Филипп сейчас в отпуске, приехал в родной город.

– Ты не был у нее?

– Я никогда у нее не был.

– Я тебе не верю.

– Ну… как хочешь.

– Где ты пропадаешь, когда не бываешь дома? Ты же не все время проводишь на плантации или в городском совете?

– Так… Посмотрим, что же остается, если отмести эти варианты. Мне так кажется, остается возможность того, что я пребываю в доме одного из моих друзей.

– Ты слишком много времени проводишь в их обществе.

– Неужели?

– Почему ты столько времени проводишь на плантации? Разве не Вернон распоряжается там сейчас?

– Да, но я ему помогаю.

– Ты настроил сына против меня.

– Ты сама настроила Вернона против себя, Присцилла. Он стоял за дверью у Мак-Кордов и слышал каждое произнесенное тобой слово.

Как обычно, воинственность Присциллы внезапно дала слабину. Она обняла себя руками за тонкую талию, словно желала таким образом успокоиться.

– Томас… Я… была, как ты сам говорил, в полном расстройстве чувств. А как же иначе? Моя дочь умерла. Я сама не понимала, что говорю. Меня нельзя винить слишком строго.

– Ты читала дневники моей мамы?

– Нет! – решительно заявила Присцилла и покраснела. – Все, что я тебе наговорила, основывалось на слухах. Люди любят посплетничать. Ты и сам это хорошо знаешь.

– Да, – произнес Томас, – если тебе станет легче, я… тоже задумывался над тем, не виновна ли чья-то мстительная рука в трагедиях, которые постигли Толиверов из‑за жертв, принесенных моим отцом и мной ради плантации. Но это бывало только в минуты отчаяния. Я не сторонник суеверий. Фатальное падение моего брата с лошади, смерти нашего сына и дочери, выкидыши моей матери не являются более сверхъестественными, чем смерть дочери Дюмонов во время урагана или гибель сына Уориков от руки офицера-северянина во время войны. Молодые женщины умирают во время родов каждый год. То, что случилось с Дэвидом, могло произойти с любым мальчиком, который играет возле пруда.

Присцилла замерла. Странный свет появился в ее глазах. Женщина выпрямилась.

– Ты сказал, что также чем-то пожертвовал ради Сомерсета. Какие такие жертвы? Томас! Я тоже была одной из этих жертв?

В голосе жены Томас уловил слабое эхо надежды на то, что он развеет ее подозрения. Мужчина отвернулся и принялся расстегивать жилет. Он очень надеялся, что Присцилла никогда не задаст ему этого вопроса. Она была матерью его детей. Какими бы ни были ее недостатки, Присцилла была любящей матерью.

– Скажи мне, Томас. Я хочу знать.

Он расстегнул запонки на манжетах.

– Да, Присцилла, ты была жертвой, которую я принес ради Сомерсета.

Обрушилась тишина, такая тишина, которая наступает после громкого раската грома. Томас стоял к жене спиной, не желая видеть, как сильно он ее обидел.

Голос Присциллы прозвучал на удивление спокойно:

– Ты хотел обзавестись наследником на случай, если погибнешь на войне, а никого, помимо меня, под рукой не оказалось. Так?

– Да, верно. Я думал, что мы будем хорошей парой.

– И из‑за жертвы, которую ты принес, женившись на мне, двое наших детей мертвы?

– Я в это не верю.

– А я верю. И твоя мама верит. Я солгала тебе, Томас. Я читала ее дневники.

Томас обернулся вовремя, чтобы заметить слезы глубокой обиды на глазах жены, и постарался сдержать свою ярость. Он разрушил остатки ее надежды. Подозревать – это одно, а знать – совсем другое. Быть может, после всех этих лет Присцилла все еще питала надежду на то, что он женился на ней по любви.

– Прости, Присцилла. Я плохо с тобой поступил, но я надеялся, что наши дети и жизнь, которую я тебе обеспечил, жизнь, которая тебе, как мне казалось, нравилась, все восполнит. Я знаю, что лишил тебя определенных удовольствий и радостей, которые ты познала бы, если бы я… относился к тебе иначе или если бы ты вышла замуж за кого-то другого, но, ради всего святого, зачем было читать личные дневники моей матери? Ты случайно не собирала сведения об истории Толиверов, которую ты пишешь?