Доктор Боб поднимает глаза от вечной своей газеты и устремляет их на командира. Доктор Боб сидит в своем постоянном кресле, и солома скрипит под его большим грузным телом. Почему вдруг охватила нас тревога? Что, египтяне строят насыпь для батареи высотой с пирамиду? Но Дубик упрямится и не оставляет нас в покое: «Может кто-нибудь из вас знает, почему забрали у нас танки?» Чего это он спрашивает об этом нас? Что, среди нас есть генерал? Он всего лишь лейтенант, а я всего лишь новоиспеченный младший лейтенант, который послан сюда с заданием, о котором лучше не стоит говорить. Нечего нам тут делать, кроме того, что сидеть на пустой рампе и смотреть на нашу сторону канала с точками укрепленных районов. На горизонте виден разрушенный город, некое подобие столицы пустыни. В нас накопилось столько нерастраченной энергии, что мы обращаем в развлечение, и шутки все, что вокруг. Даже если они стары, как и газета доктора Боба. Шмулик зажигает спичку, чтобы прикурить сигарету, и все мы не отрываясь следим, когда пламя спички погаснет. Нисим соревнуется с Шмуликом, и пускает сигаретный дом из ноздрей и ушей, но никто уже этому не удивляется. Амос начинает петь, выводя фиоритуры в горячем воздухе, и ветер с песком попадает ему в горло. Ветер усиливается, и полотнище над нашими головами громко хлопает. Из бункера выходит повар Марсель, тащит большую кастрюлю с кусками мяса и садится с нами на рампу. Мы вытаскиваем куски мяса и держим в воздухе, и вороны тут же начинают кружиться над нами и хрипло каркать. Мы бросаем им мясо и они дерутся за него, и снова каркают, вызывая резкое эхо в далях. Доктор Боб в который раз рассказывает, что в лондонском Тауэре тоже швыряют мясо воронам, а в далеком прошлом швыряли им тела пленных и преступников. Мы не верим никому, несмотря на то, что доктору Бобу верим больше, чем остальным. Каждый уже рассказывал километры басен в различных, явно не совпадающих версиях. Каждый напустил несметное число «жареных уток», от истории своей бабки до рассказов о подругах. Иногда кто-то говорит, что есть у него свежая история, но он ее, несомненно, уже рассказывал. Доктор Боб как раз не разговаривает, несмотря на то, что ему-то есть о чем рассказать, что он и доказал в тот день. Доктор Боб приехал из Лондона, чтобы сидеть с нами на танковой рампе. Иногда хочется спросить его, зачем он это сделал, но никто его не спрашивает. Лишь иногда кто-то смотрит на него и говорит, так просто, ему в лицо то, что все мы хотим сказать ему: «Сумасшествие!» Доктор Боб понимает смысл этого слова, но никогда не отвечает, до того дня, о котором я рассказываю. Доктор Боб – самый молчаливый человек в нашем бункере, да и на всем фронте вдоль канала. Но в этот день поразило нас какое-то беспокойство, хотелось какой-то новой истории, и мы впрямую спросили доктора Боба: «Почему ты приехал сюда?»
Доктор Боб оторвал глаза от газеты и устремил их на горизонт, на развалины Кантары, города привидений. Глаза наши двигались за его взглядом, и Ами, энциклопедист и эрудит, сказал: «Из Кантары древние египтяне начали свои походы в страну Ханаан». Доктор Боб продолжая смотреть на развалины, сказал: «Отец мой родился где-то в Шотландии». Мы тут же прервали его, ибо шотландцы в нашем воображении возникли в женских юбках. Кто-то цокал языком, кто-то издал тонкий писк, кто-то свистнул в два пальца. Артиллерист Морис Бутбуль начал рассказывать о красавицах города Яффо, из которого он родом. Об одной красавице с малой грудью, о другой – с большой. И, вообще, о выдающихся частях тела этих красавиц. Говорил и говорил, надоел всем, пока кто-то не прекратил это его словоизлияние, сказав: «Дай им быть красавицами, а сам заткнись». Тут же мы вспомнили доктора Боба, который уронил пару слов, явно не принадлежащих этому месту, и решили выяснить – почему. И, главное, потому что отец-шотландец доктора Боба возбудил наше воображение. Пустыня Синай тоже для нас один большой праздник воображения. Отец доктора Боба рисовался нам, как нечто огромное, толстое, в мини-юбке, который держит сигару в зубах и стакан виски в руке. Вот это батя. Мы хотели знать, чего вдруг доктор Боб подбросил нашему воображению своего отца, но он уже перестал говорить, вернулся в свое молчание и слушал рассказы Мориса Абутбуля. Тогда мы все же спросили: «Ну, и что с твоим отцом?»