Дикий цветок

Как объяснить ему, что в этих зарослях исчезло ее прошлое? Воспоминания текут между нею и Ювалем, как широкая бушующая река. Но веселый голос Юваля подобен безопасному кораблю, который переносит ее между темными волнами. Юваль пришел к месту, куда стремился, и Адас бежит за ним. Юваль – это граница по эту сторону страны мертвых. Ключ проворачивается в ржавом замке, и Юваль смеется, указывает в глубь темного строения и говорит:

«Мне кажется, здесь нам будет хорошо». Адас хмуро всматривается в темноту, стоя на пороге в нерешительности: войти ли ей туда. Когда зажигается тусклый свет, возникают ржавые агрегаты. Железные детали отбрасывают тени на стены, и ночь смотрит в узкие оконца, которые прутьями соединяют луну в небе с этим строением. Все это выглядит странной картиной, черно-белыми декорациями темноты и света, вокруг главного героя спектакля – Юваля. Он здесь единственный актер на темной сцене, и он повышает голос, кланяется Адас, держа одну руку на сердце, а другой указывая вглубь строения:

«Пришли!»

Глаза Адас обращены на этот хлам, и тонкая ее фигура еще более утончается. Она чувствует себя сжавшейся и сократившейся между Ювалем и ржавыми остовами. Все, что она видит, отторгается ее душой и делает все ее чувства неприятными. Полночь уже прошла, и что она будет делать с остатком этой ночи? Рядом стоит Юваль, гладит ее руку, смотрит на нее, а она смотрит на мусор. Чего это Юваль привел ее сюда, в мастерскую Рахамима? Чтобы она продолжала барахтаться в своих воспоминаниях?

Юваль склоняет над нею голову и не произносит ни слова. Может, он уже привык к скорби в ее глазах, и уже даже любит эту скорбь, отличающую Адас от всех девушек, которых он знал? Но когда он целует ее в губы, она их сжимает. Когда он обнимает ее, она словно бы не находится здесь. Азарт вспыхивает в его глазах. Он парень веселый, сила его при нем, и он покажет ей эту силу. Пальцы его медленно скользят по ее спине, и по всему ее телу пробегают мурашки. Рука добирается до сокровенных мест ее тела, и Адас закрывает глаза. Ресницы ее подрагивают, но не открываются. Она чувствует его горячее дыхание:

«Почему ты закрываешь глаза?»

Она открывает глаза, видя близко склоненное над нею его лицо. Язык его влажно скользит по ее губам, пальцы движутся вверх по спине, ворошат ее волосы. Адас наклоняет голову в сторону, но он возвращает ее в прежнее положение, чувствуя, что она хочет сбежать. Лицо его становится серьезным. Он прижимается щекой к ее щеке, но она выскальзывает, как кошка, из его рук, отодвигается к стене, чувствуя руками холод бетона. Темная искра, сверкнувшая в ее глазах, смущает Юваля. Что с нею, почему она выскользнула из его рук? Каждое мгновение она меняется, и он не может понять ее желаний. Она даже ухитряется испортить ему настроение. Юваль не приближается к ней, спрашивает издалека:

«Что случилось?»

Адас молчит. И что она может ему сказать? Что ничего не случилось, просто это помещение ей хорошо знакомо. Это вотчина Рахамима, тут она проводила ночи, когда умирала Амалия. Рахамим страдал бессонницей, несмотря на все успокоительные и снотворные таблетки, и они заходили сюда пить кофе в полночь. Здесь было место работы Рахамима. Эти груды железа были мастерской для его скульптур Рахамима. Он приходил сюда утром и уходил вечером. Долгий день еще более усиливал угнетенное состояние его души. Молотом и пилой он пилил и разбивал станки на части, и под звуки пилы и ударов молота продумывал свои работы. Руки его сновали между замершими, черными и ржавыми останками машин, извлекая из них всевозможные детали. Затем он отбирал пригодные для использования. Целые блоки он отвозил в мастерские и находил покупателей. Благодаря этим покупателям, он уже не чувствовал себя иждивенцем в кибуце, и даже как-то выпрямился. Самые же погнутые и совсем ржавые детали оставлял себе, для скульптур. Тут, и собирал Рахамим своих чудовищ.

Ночи того тяжкого лета были не в меру жаркими. Амалия агонизировала, война усилилась, там был Мойшеле. В эти ночи строение было для Адас и Рахамима приютом. За горами мусора пряталось укромное место Рахамима – уголок, отделенный от остальной части строения старым катком, который, вероятно, еще раскатывал асфальт на первых шоссе в долине. Уголок утопал в красном свете лампы, стоящей на железной ножке, сделанной из трубы старой кухонной плиты, которая еще нагревалась дровами и углем. Кроме лампы, там наискось висело большое квадратное зеркало, которое Рахамим оправил в черную железную раму, и оно парило в пространстве. Зеркало отражало все, что было перед ним, и служило Рахамиму неким подобием летающего радара – каждое движение отражалось в зеркале, и видно было Рахамиму. Сам он тоже отражался в зеркале, когда расхаживал по полу, он как бы входил. Он смотрел на свое парящее отражение, лицо его освещала широкая довольная улыбка, и он говорил себе:

«Об этом говорила твоя бабка: Рахамим, знай, откуда ты пришел и куда идешь».