Дикки-Король

— И ты мне симпатичен! Но ведь спор есть спор, правда? Ты несешь всякую чушь. У здешних ребят есть свои причины, их не держат здесь силой. Мне очень хотелось, чтобы они объяснили свои штучки, а я бы объяснила им…

— Про своего липового певца?

— Почему бы и нет? Как говорится, не нравится — не слушайте.

— Так уж я устроен, мне не нравится… — не без пафоса сказал Джо.

Полину ничуть не удивили его слова. Подобный романтизм походил на определенный стиль речи, к которому она привыкла.

— Понимаю… Знаешь, я была точь-в-точь как ты, ведь дома у нас вечно велись жалкие разговоры, вечно заботы, счета… Если надо было расширить площадь, то делалось это со страхом, в кредит, и Эрика нужно устроить, и Микки пристроить… Спрашивается, зачем люди обзаводятся детьми, неужели только затем, чтобы всю жизнь терзаться, что из них потом выйдет. Я задыхалась, понимаешь? А вот когда узнала Дикки и наш клуб, я изредка, на целый час, сначала забывала обо всем… Потом у меня появились друзья. Я увидела, что даже старики, или почти старики, думали не только о себе, что можно говорить о другом… Испытывать лишения ради этого другого, даже…

— А я что говорил, — упрямо возразил Джо. — Ловкачи набивают кубышки, а жалкие типы дают себя одурачивать. Политики, святоши — все одним миром мазаны. Есть ловкачи и есть жалкие людишки. Никуда от этого не денешься.

— О! Я с тобой не о политике говорю… Заметь, мой папа состоял в профсоюзе, они там немало дел натворили… Но другим людям, то ли из-за их характеров, то ли из-за их работы, все эти дела не нравились, к тому же профсоюз раскололся, а потом типы, которые еще вечером были всем, наутро проснулись последним отребьем. И еще, все они действительно слишком много пили и, напившись, обзывали папу макаронником.

— Да… что он, в самом деле пьет?

— Не скажу. Но так жизнь устроена. Даже папа, который пропал бы без мамы — она же ведет хозяйство, — так вот, когда эти люди спорили у нас дома об эмиратах, о нефти и о там, что они сделали бы на месте Картера или премьер-министра, говорил: «Ступай отсюда! Место женщины на кухне!»

— Пойми, это же…

— Ты считаешь это нормальным? Но если бы мама, когда на шее у семьи висят разные налоги, сказала бы. «Я иду на кухню», что папа стал бы делать? Может, ты мне скажешь?

— Везет же мне, встречаю девушку, с которой можно поговорить, а она — феминистка! — комично вздохнул Джо.

— Никакая я не феминистка! Я за справедливость!

В переднюю дверь автобуса яростно застучали. Джо бросился к кабине, выключил кондиционер, раздвинул, занавески. Искаженное злостью лицо графа де Сен-Нона, многое утратившее в своей аристократичности, появилось на уровне ступенек.

— Уже час я вызываю вас по интерфону, Жорж! Целый час! Я был вынужден идти пешком до ворот!

— Я не слышал, мсье… — пробормотал Джо, вылезая из автобуса.

— Господин граф! Все это потому, что вы прохлаждались здесь в расхристанном виде… Наденьте вашу куртку… Выводите машину.

Джо побежал к навесу. Легкий шорох заставил графа обернуться в тот самый момент, когда Полина выскользнула из автобуса и побежала в сторону замка. Девка! Одна из этих глупых фанаток была с его шофером! Этого он и опасался больше всего, этого нашествия! Сжав зубы, он уселся в машину.

— Жорж!

Джо сдал назад с осторожностью, достойной всяческих похвал: он обожал старый «ситроен» и ревниво о нем заботился. Потом, не форсируя скорость, поехал вперед, до национального шоссе: на проселочной дороге каждые два метра попадались рытвины.

— Жорж!

— Мсье?

— Господин граф! Сотни раз я твержу вам об этом! Жорж, в автобусе вы были с девкой!

— Я был с девушкой, верно, — ответил Джо, нарочито сделав ударение на слове «девушка», что для него было совсем непривычно. — Разве нельзя?

— Вы не должны болтать с кем попало! Я вам запрещаю!

Сдерживая недовольство, Джо позволил себе позабавиться: проехал через яму, и граф, впрочем, довольно мягко подскочил на заднем сиденье.

— Я служу у мсье Хольманна.

— Но это я внес вас в списки социального страхования! — закричал владелец замка, голос которого становился визгливым.

— Вместе с налоговой декларацией, — возразил Джо. — Туда можно вносить все, что угодно.

Они выехали на национальное шоссе, и шофер снова спросил профессиональным тоном:

— Так куда мы едем, мсье?

— К мсье Хольманну, — ответил граф, внезапно успокоившись и даже с еле уловимой интонацией торжества. (Джо ничего не ответил.) — Я уверен, что ему будет очень любопытно узнать, до какой степени вы симпатизируете этим фа-на-там (граф с презрением отчеканил это слово), которых мне навязали.

— Я не симпатизирую…

— Уверен, он удивится тому, что вы заперлись с так называемой девушкой для беседы… Сам я не сомневаюсь, что вы о многом поговорили… а поскольку вы считаете себя на службе у мсье Хольманна, то убежден — вы доставите ему удовольствие, сообщив о теме ваших бесед…

Граф продолжал развивать эту тему. Ему редко выпадал случай восторжествовать над кем-либо, и если он верил, что таковой представился, то использовал его до конца.