Дикки-Король

— Ого! Полина, не скрытничай. Скажи. Ты что, мне не доверяешь?

— Нет, доверяю! — Она, уже отойдя в сторону, остановилась. — Это не секрет. Попробую организовать демонстрацию.

Демонстрацию?! Он смотрел вслед Полине — этой крохе: метр пятьдесят пять сантиметров, сорок килограммов, шестнадцать лет восемь месяцев. Демонстрация из-за Дикки-Короля! Джо прямо-таки остолбенел.

Полина, озабоченная, вернулась в замок под вечер. «Я всех собрала», — думала она. Однако радости от этого почти не чувствовала.

В «Атриуме» она нашла Жанину совсем не готовой к действиям. После пресловутого ужина, на котором ее не посадили за стол почетных гостей, она беспрестанно на все жаловалась: по ее мнению, это стало исходной драмой, повлекшей за собой все остальные. Если бы ее послушали! Она одна поняла отчаяние Дейва; то, что следовало бы сделать с имиджем, с пластинкой, со всем… и смерть Дейва, как и депрессия Дикки, и «остальное» — все произошло потому, что Жанине Жак не предоставили места, какое по праву ей полагалось.

Йоркшир Жикки, невозмутимо возлежавший на биллиардном столе, положив голову на лапы, казалось, разделял всеобщее уныние. Один за другим подходили фанаты, которых сумела разыскать Жанина, настроение у них было разное. Полина коротко сообщила о положении в замке: с тех пор, как они обосновались там, им не удалось увидеть Дикки (все искренне разволновались), у их возникли сомнения насчет поступков и морального духа «детей счастья», когда они понаблюдали за ними в привычной для тех среде. В конце она рассказала о трудностях и растущей нужде фанатов, брошенных в сосновой роще без информации, без посещений, а теперь и без воды. Нельзя сказать, что этим она вызвала сочувствие. В конце концов, никто не заставлял их разбивать лагерь… Во время турне все испытывали трудности… Всех ведь с собой не возьмешь! (Это сказали Герены.) Надо уметь приносить жертвы. (Это подчеркнул мсье Морис, которого Герены взяли с собой.) В конце концов, погода стоит хорошая, если рядом есть деревня, значит, есть и вода… (Это заметила Мари Бодуэн.)

Полина не без горечи обнаружила, насколько отношения между фанатами явно стали более натянутыми, более черствыми с тех пор, как Дикки ненадолго их покинул. Теперь самое важное — увидеть Дикки, поговорить с ним при первой же возможности.

— Демонстрация? Но, дорогая моя, это уже не для нас! Доказывать Дикки нашу преданность, он и так знает о ней, да, он знает… Разве мы не остались здесь, хотя могли бы?..

Что они смогли бы? Жить здесь в хороших отелях, ездить на экскурсии, заканчивая свой отпуск, — ведь вам это почти ничего не стоит! Пропасть между фанатами «с деньгами» и всеми прочими, казалось, обозначалась резче.

— Отец Поль был со мной очень любезен, — затараторила Жанина. — Кстати, только он. Дело не в этом. Но он много раз мне звонил, сообщая о здоровье Дикки. О чем я, разумеется, сообщала нашим друзьям. Нет, сама я с Дикки не разговаривала. Хотя такой человек, как отец Поль, не способен…

— Надо идти в ногу со временем. Эти группы в моде, это молодость, это… Я, например, когда дебютировал сразу после войны…

— Конечно, Дикки с ними согласен. Необязательно, если поешь с группой, разделять ее убеждения…

— Он не сможет изменить свой репертуар за один день…

Вот в чем дело! Пусть Дикки обрабатывают, пичкают наркотиками, гипнотизируют, лишь бы он продолжал петь! Неужели в этом вся их преданность? Полина, не подумав, взволнованно сказала:

— А если он навсегда примет их веру? Вы знаете, что они там живут как монахи? И распевают только религиозные гимны? У них нет песен, которые могут заполнить шапито! А если он бросит петь? Это же ясно! Не будет концертов, не будет и клуба! Что вы запоете, если он уйдет со сцены?

— Как не будет клуба? — раздался тревожный возглас Жанины.

— Ты думаешь, это возможно? Неужели он бросит свое искусство? Он, Дикки?

Мсье Морис тоже забеспокоился. Он чувствовал, что терпение Геренов иссякает. Вчера они отказались закалить, то есть предложить ему, второй аперитив. Что до Бодуэнов, то Жорж сразу же представил себя одиноким, бесцельно живущим в домике в Котантене со своей пенсией и телевизором, без живой жизни, в которой можно участвовать, без друзей, которые могут его навестить, без деятельности клуба, поддерживающей общие интересы… Разве нет других клубов? Но ведь Дикки вселил в него надежду, один-единственный Дикки. И вот уже годы, как Жорж сопровождает его… Все это знают. Семью не бросишь! А Мари всегда считала, что Дикки — медиум. Однако разве это помешает ему петь? На него снизойдет вдохновение из потустороннего мира. Беседовал же Виктор Гюго с Шекспиром при помощи скромного вертящегося столика. Почему бы Дикки Руа не поговорить с Виктором Гюго? Кстати, разве Виктор Гюго не писал песен?

Жорж горячо поддержал эту мысль. Жанина выразила общее мнение: медиум Дикки или нет, но нельзя допустить, чтобы он бросил сцену.

— Но разве он говорил об этом?

— И почему медиуму нельзя петь?

— Он не имеет права бросить сцену! — категорически отрезала мадам Герен. И девушки шумно ее поддержали.