Дикое желание любви

— Гаитянские, полагаю?

— Кстати, да, — ответил Маркус, поморщившись.

— Будьте осторожны. Эти примитивные танцы хороши на острове, но могут представлять опасность на материке. Они способны бесконтрольно распространяться и непременно рано или поздно навредят танцорам.

Сдвинув брови, Кэтрин переводила взгляд с одного мужчины на другого. Она чувствовала во всем этом какой-то подтекст, даже угрозы, но не могла понять их значение.

— Ну ладно, — сказал Маркус, и его тонкие губы стали еще тоньше в неком подобии улыбки. — Сейчас я здесь, среди культурных и очаровательных людей. — Он поклонился сначала Джилсу, затем Кэтрин.

— Все недоумевают почему… — задумчиво произнес Джилс.

— Ради Кэтрин, несомненно. Увидеть этот прекрасный труп.

— Мы тоже наслышаны о твоем едва ли не предсмертном состоянии. Ты второй раз избежал шпаги моего супруга, не так ли? — холодно спросила Кэтрин. — Наверное, нам нужно поздравить друг друга.

— Несомненно. И добавлю: поздравляю с быстрым и удачным обретением нового защитника. Я так понимаю, теперь ты не будешь возражать, если во время моей третьей встречи с Рафаэлем судьба посредством моей шпаги сделает тебя вдовой?

— Над этим нужно подумать, — ответила она, прикоснувшись пальцем к подбородку. — Или, скорее, нет. Даже с помощью судьбы это кажется невероятным. Однако я убеждена, что во время третьей встречи один из вас должен умереть. Бедняга Маркус.

Невольное движение другого мужчины заставило Джилса переместиться, преградив ему путь. Взяв Кэтрин за руку, он слегка поклонился.

— Вы должны простить нас. Нужно спасать мать Кэтрин от карточных мошенников. Я поклялся, что приду и уведу ее, пока она не проиграла все до последнего пенни.

Через несколько минут, ожидая, когда подадут их экипаж, он наклонился и прошептал:

— Ты ведьма.

— Спасибо, — сказала Кэтрин, но не улыбнулась.

Прошли первые дни зимы, холода сменялись теплом, и так снова и снова, пока за этим повторяющимся циклом не последовал неизбежный холодный унылый дождь. Улицы превратились в непроходимое для экипажей болото. Джилс, Кэтрин и ее мать шли в собор на полуночную мессу в канун Рождества. В церкви было холодно и многолюдно, но Кэтрин долго стояла на коленях, и пламя свечей отражалось в ее глазах.

Новый год был более веселым праздником, чем традиционное Рождество: все обменивались подарками, приготовленными к этому дню. На вечер в канун Нового года было запланировано несколько soirées. Кэтрин пообещала открыть по крайней мере два подарка во время позднего ужина дома вместе с Джилсом и мамой.

Из-за состояния улиц для леди достали пахнущие плесенью паланкины — пережиток прошлого века. Их можно было увидеть повсюду на улицах, несомых на шестах четырьмя рабами, которые слегка наклонялись на поворотах. Эта роскошь была преимуществом тех, кто жил в городе. Один из них доставил и Джилс — обитый голубым вельветом паланкин с вышитым золотым листом. Он не сказал, но Кэтрин подозревала, что его привезли из городского дома Наварро: на софе она обнаружила выгравированную букву «Н». Находясь внутри, Кэтрин чувствовала себя придворной дамой «короля-солнца». Она наклонилась, чтобы поделиться этим наблюдением с Джилсом, шедшим рядом с паланкином, но тут рабы резко остановились и она упала со своего места на колени.

— Что случилось? — крикнула она.

Теперь она слышала свист и звон стали и удары о что-то, похожее на сковородки, горшки и чайники. Крики переросли в рев движущейся толпы.

— Это шаривари[108], — крикнул Джилс сквозь гул. — Они свернули на эту улицу.

Кэтрин вздохнула и привела себя в порядок, затем отодвинула занавеску и выглянула на улицу. Мимо них как раз проносили качающийся паланкин. Из-за шторы выглянуло бледное перепуганное лицо юной девушки, совсем ребенка. На ее щеках блестели слезы, а свадебная вуаль перекосилась. Рядом с ней верхом, оглядываясь через плечо, ехал мужчина средних лет с волосами с проседью и совсем белыми усами. Его худые ноги в старомодных бриджах и чулках поддерживали небольшой круглый живот.

Ее страх был понятен, хоть и напрасен. Шаривари всегда сопровождали вдов и вдовцов, кем, без сомнения, и был этот мужчина. Вой и шум утихнет, как только толпу пригласят выпить и поесть за счет жениха. Они попали в этот поток по ошибке. Это только раззадорило сборище отважных мужчин и мальчиков и привлекло внимание других. Они могли веселиться на протяжении нескольких дней или пока не будут удовлетворены.

Понемногу паланкин Кэтрин переместился к стене, а узкая улица наполнилась волнующейся толпой. Шум был оглушительным.

Затем возле ее паланкина раздались другие звуки, более озлобленные. Она почувствовала, как пошатнулся один из носильщиков. Паланкин задрожал и с грохотом опустился. Чья-то рука ухватилась за ручку, и Кэтрин, не задумываясь, придержала ее изнутри. Раздался мужской крик. Дверь отпустили. Слышалась ругань и крики. Паланкин раскачивало, как при сильном ветре, возле него дрались какие-то мужчины.