Диковинки Красного угла

— Эх, батюшка, не знаешь, где найдешь, где потеряешь, — кузнец перекрестился. — Вскоре как вы уехали, нагрянули ко мне разбойнички. Много слыхал я про них, а увидел впервые. Эх, говорю, ребятушки, у меня басурманы все гвозди из стен выдернули, нечем вам поживиться, гол как сокол. А атаман ихний и говорит мне: «Ты свой крест нательный в монетку перековал?» — Я, говорю. Неужто за это казнить меня вы прискакали? И вижу, кинжальчик у него моей работы, пару лет назад купцу одному нижегородскому по заказу ковал. Добрая работа, не ржавеет, любой щит пробьет, любой нож перерубит. А атаман видит, как я на кинжал смотрю, усмехается. «Не бойся, — говорит, — не затем я здесь, чтоб им тебя зарезать». Да, говорю, обидно от этого кинжала смерть принимать. Ну и говорю ему, что моя, мол, работа. Очень атаман удивился, лицом переменился. «Ты, — говорит, — садись сейчас на эту подводу, что мы привезли. В мешках, — говорит, — всякие кубки, да ложки-брошки серебряные, и золотишко есть. Догоняй монаха. От нас князю Василию выручка...» Потом глянул с тоской на кинжал, усмехнулся. «Ну, — говорит, — и его забирай, как свое отдавай». Вот так, батюшка Феофан.

Иеромонах ничего не сказал, перекрестился только.

На великий праздник Покрова Богородицы, первого октября, государь Василий Васильевич был отпущен, а семнадцатого ноября, в день преподобного Никона Радонежского, ученика Сергиева, торжественно въехал в Москву. А по пути (сопровождал его назад тот же Феофан) остановился он перед домом кузнеца Василия Адриановича, кланялся ему в ноги, с целованием монетку вернул и сказал:

— За меня ты последнее отдал и она мне теперь дороже всего, прими же от меня самое мое дорогое...

— Вот такая, деточки, история, — закончил Игнатий Пудович. Все потрогали монетку, а Петюня спросил:

— А почему она зеленая?

— От времени. Окислилась — так это называется. А я не чищу ее, подновлять ее незачем. Такая, какая есть, она больше о том времени скажет.

— А как она к вам попала? — задумчиво глядя на монетку, спросила Карла.

— Так ведь кузнец — это ж предок мой, сын Адриана, который на колу мученическую смерть от Тамерлана принял. Во-от... Ну а теперь, после монетки, перейдем к кирпичу. Назовем историю: 

Кирпич Ивана III

— Гладкий, будто полированный, — Игнатий Пудович погладил кирпич. — Правда, выбоинки есть, борозды. Много он видел... Когда говорят, что этот камень много видел, или дерево много видело, то это, конечно, неправда. Ничего не может видеть мертвое тело. Все, что вещи о себе и о времени своем рассказывают, все это — сила воображения и разумения нашего, людского. Напряжем же наш ум и воображение и поспрашиваем у нашего кирпича, откуда он взялся, где побывал, что повидал на Руси нашей, матушке...

Начиналась история кирпича пятьсот лет назад. Стоял, разрастался город на Москве-реке, столица государства Российского — красавица Москва. И недалеко от Москвы, за Красным холмом, жила своей немудреной жизнью глина. Но это была не совсем обыкновенная глина. Мастер каменных дел, Фиораванти, что прибыл из Италии (государь Иван III, сын Василия Васильевича, его пригласил), осмотрел эту глину, пощупал и сказал, что это та самая глина, из которой крепчайшие кирпичи получатся, а построенные из них храмы и дома будут стоять веками и не обрушатся. Большим знатоком своего дела был мастер Фиораванти! А наши мастера отменными учениками оказались.

Перво-наперво, взял маэстро Фиораванти кусок глины и стал разминать его. Не привыкла глина к такому обращению, удивилась она. Веками лежала и никто ее не трогал, в дождь и слякоть размокала, как кисель становилась, и люди, по ней едущие, ругали ее. Под солнышком она сохла, каменела, тот кусок дороги, где она лежала, становился очень удобным для проезда, и люди хвалили ее. И хула, и похвала людская безразличны были глине. Но мяли ее и рассматривали вот так — впервые. Затем глину смешали с чем-то, надавали по бокам и сунули в огонь. Тот яростно злился и своими языками словно растерзать ее пытался, но выходило наоборот — глина чувствовала, как набирается внутренней силы и крепости. И через некоторое время этот охлажденный кусок правильной формы ощутил, что он уже не глина, он — кирпич! Он увидел, как некий дюжий мужик поднимает над головой молоток, и тот летит на него сверху — аж воздух свистит от его полета. Все застыло в кирпиче от ужаса — сейчас конец!

— Бум-м! — гукнуло по кирпичу.

Ойкнул кирпич, подпрыгнул и — остался невредим. Покачал удивленно головой человек с молотком, а кирпич зло подумал: «Тебя бы так!». Но потом поразмыслил и решил, что злиться нечего. Раз уж он кирпичом стал, надо же было его как-то испытать. И он видел, что люди довольны им.

И вот взял его в руки сам государь Иван III.

— Ай да кирпич! — воскликнул государь. — Всем кирпичам кирпич.

Зарделся кирпич от государевой похвалы. Подкинул его Иван III на ладони и сказал:

— Такому кирпичу — особое место. Пусть он ляжет в основании Успенского собора, что мы в Кремле вместо старого строить начнем.