Диковинные истории

Следующие дни прошли хорошо, по-нашему. Альма работала в саду, а вечером пила вино и листала старые журналы по садоводству. Она сидела допоздна, тренькала на старой гитаре и оставляла после себя беспорядок. Лена, хлопоча в кухне, ворчала по этому поводу, жалуясь, что все на ней и что она больше не станет заниматься готовкой, надо взять специальную эгону. Но кулинарки лучше нее не найти. Фаня занималась Малышом – игры, занятия, прогулки; во второй половине дня мы приходили в гостиную и присоединялись к ним. Это были самые счастливые минуты за весь день – мы были настоящей дружной семьей. Ребенок еще не научился нас различать, так что ластился к нам, как к Фане, пытаясь добраться до нашей груди. Меня смущала спонтанная реакция моего тела, наших тел – внезапное соприкосновение, утрата границ, словно мы были клетками, готовыми слиться в единый организм. Тогда мы сажали ребенка между нами, четыре одинаковые склонившиеся над ним женщины, нежность улыбки, триумф единения. Запомни этот образ, наказывала я себе, запомни его как следует, чтобы потом нарисовать, перенести на бумагу, подчинить грифелю карандаша, острию пера. Именно так я работала – сначала появлялся образ, и лишь потом возникала вся история. Может, эта будет следующей.

Пока что я заканчивала другую повесть. Я работала запоем, чуть ли не по двенадцать часов в сутки, но с наслаждением. Несколько десятков страниц рисунков с лаконичными подписями. Огромный домик улитки, закрученная внутрь спираль. Внутри – королевство, тем более идеальное и счастливое, чем дальше продвигается героиня. Эта спираль не имеет конца, она ввинчивается в бесконечность, а населяющие ее жители только уменьшаются, но не становятся менее совершенными. Углубляясь туда, как раз приближаешься к бесконечности и совершенству. Мир есть домик огромной улитки, который та тащит сквозь время.

Когда я закончила, пришла Альма и молча, внимательно рассматривала каждый лист. Я видела, что она довольна. Альма обняла меня, я ощущала ее нежность и любовь. Мы дышали в унисон, тела были едины. И я почувствовала себя абсолютно счастливой.

– Дорогая, – сказала Альма. – Теперь я тебя выключу. Тебе нужно отдохнуть до следующего задания. Мы будем по тебе скучать.

Я повиновалась ее пальцам с чувством хорошо выполненного долга.

Правдивая история

Женщина упала сразу после эскалатора, прямо на мраморный пол, ударившись головой о цоколь статуи, которая представляла собой монументальную фигуру рабочей – вероятно, ткачихи, поскольку в руке у нее было веретено.

Профессор видел, как это произошло, довольно подробно, он находился в этот момент на середине ехавшего вниз эскалатора. Торопливая толпа на мгновение чуть застопорилась, два или три человека, оказавшихся ближе всего, склонились над несчастной, но тут же двинулись дальше, подталкиваемые теми, кто спешил к поездам. Можно сказать, что человеческий поток проигнорировал упавшую и устремился дальше, не изменив русла. Ноги прохожих ловко огибали лежащее тело, только порой кто-нибудь спотыкался о полу ватного пальто. Добравшись до женщины, профессор тут же присел на корточки, пытаясь на глазок определить ее состояние, насколько это способен сделать человек, не являющийся врачом. Оказалось, что это непросто, поскольку лицо женщины частично прикрывал грязный капюшон, постепенно пропитывавшийся кровью, а тело было закутано в бурые от старости и грязи тряпки, облегавшие его, словно огромные, неплотно завязанные бинты; из-под испещренной пятнами коричневой юбки торчали ноги в толстых, телесного цвета колготках и растоптанных сапогах, коричневое пальто без пуговиц было подпоясано кожаным ремнем – чересчур для лета. Профессор отодвинул капюшон. Из-под него показалось сильно окровавленное лицо, искаженное гримасой боли. Женщина тяжело дышала, ее губы шевелились – на них образовывались пузырьки слюны, смешанной с кровью.

– На помощь! – в ужасе крикнул профессор и сорвал с себя пиджак, чтобы подложить раненой под голову. Он пытался вспомнить, как звучит в этой стране слово «помощь», но все улетучилось из его памяти, даже заученное в самолете «добрый день, как поживаете». – Hilfe, help![13] – кричал он, охваченный паникой. Под головой женщины образовалась лужа крови, но человеческий поток ловко огибал ее, меняя траекторию движения. Кровавое пятно все увеличивалось, делалось все более зловещим, а искалеченное при падении тело внезапно напомнило ему полотно Мельхиора де Хондекутера, натюрморт с натуралистически изображенным охотничьим трофеем – мертвым зайцем.