Диктатор

– А Гирций и Цезарь? От них есть какие-нибудь известия? – спросил он поспешно.

– Никаких, – ответил Корнут. – Панса направлялся в их лагерь, но его атаковали прежде, чем он смог с ними соединиться.

Цицерон застонал.

– Должен ли я созвать Сенат? – спросил претор.

– Всеблагие боги, нет! – Цицерон обратился к гонцу: – Скажи мне правду – еще кто-нибудь в Риме знает об этом?

Гонец понурил голову.

– Сперва я отправился в дом консула. Там был его тесть.

– Кален! – воскликнул мой друг.

– К несчастью, он все знает, – мрачно сказал Корнут. – В этот самый миг он в портике Помпея, где был сражен Цезарь. Он рассказывает всем, кто слушает, что мы платим за нечестивое убийство. Он обвиняет тебя в намерении захватить власть диктатора. Полагаю, он собирает целую толпу.

– Мы должны вывести тебя из Рима, – сказал я Цицерону.

Тот решительно покачал головой.

– Нет-нет! Это они предатели, а не я. Будь они прокляты, я не убегу! Найди Аппулея, – быстро приказал он городскому претору, как будто тот был его главным управляющим. – Вели ему созвать народное собрание, а потом приходи за мной. Я буду говорить с людьми. Мне нужно укрепить их силу духа. Им следует напомнить, что во время войны всегда бывают плохие вести. А тебе, – сказал он гонцу, – лучше не промолвить больше ни слова ни единой живой душе, иначе я закую тебя в цепи.

Я никогда не восхищался Цицероном больше, чем в тот день, когда он заглянул в лицо погибели. Мой друг отправился в свой кабинет, чтобы составить речь, а я тем временем наблюдал с террасы, как форум начинает заполняться гражданами.

У паники есть собственные законы, и с течением лет я научился их распознавать. Люди бегали от одного оратора к другому, группы собирались и распадались. Иногда общественное место полностью пустело. Это походило на пылевое облако, которое ветер носит и крутит перед началом бури.

Аппулей поднялся на холм, как его попросили, и я ввел его в дом, чтобы он повидался с Марком Туллием. Он доложил, что сейчас ходят разговоры о том, что Цицерона следует наделить властью диктатора. Конечно, то был трюк – провокация, давшая бы предлог для его убийства. Тогда сторонники Марка Антония скопировали бы тактику Брута и Кассия: захватили Капитолий и попытались удержать его до тех пор, пока Антоний не появился бы в городе, чтобы их освободить.

– Ты сможешь гарантировать мою безопасность, если я спущусь, чтобы обратиться к народу? – спросил Цицерон у Аппулея.

– Абсолютной гарантии я дать не могу, – признался тот, – но мы можем попытаться.

– Пошли настолько большой эскорт, насколько сможешь. Дай мне один час на подготовку.

Трибун ушел, и, к моему удивлению, Марк Туллий объявил, что примет ванну, побреется и переоденется в чистую одежду.

– Позаботься о том, чтобы все это записать, – сказал он мне. – Это будет хорошим концом для твоей книги.

Он ушел вместе со своими рабами-прислужниками, а когда через час вернулся, Аппулей успел собрать на улице сильный отряд, состоящий в основном из гладиаторов, а также из трибунов и их помощников.

Цицерон напряг плечи, дверь открыли, и он уже собирался шагнуть через порог, когда ликторы городского претора поспешно прошли по дороге, расчищая путь для Корнута. Тот держал в руках письмо. Лицо его было мокрым от слез. Слишком запыхавшийся и взволнованный, чтобы говорить, он сунул письмо в руки Марку Туллию.

«От Гирция – Корнуту. Возле Мутины. Я посылаю тебе это второпях. Благодарение богам, в этот день мы загладили прежнее несчастье и одержали великую победу над врагом. То, что было потеряно в полдень, было возмещено на закате. Я привел двадцать когорт Четвертого легиона, чтобы выручить Пансу, и атаковал людей Антония, когда те преждевременно праздновали. Мы захватили два орла и шестьдесят штандартов. Антоний и остатки его армии отступили в свой лагерь, где были окружены. Теперь его черед изведать, что такое быть в осаде. Он потерял бо`льшую часть своих ветеранов, у него осталась только кавалерия. Его позиция безнадежна. Мутина спасена. Панса ранен, но должен поправиться.

Да здравствует Сенат и народ Рима.

Расскажи Цицерону».

XVIII