Читаем Диктатор полностью

На следующий день Спинтер зачитал Сенату решение понтификов: если Клодий не предоставит письменного доказательства, что освятил место поклонения согласно наказу римского народа, «место может быть без богохульства возвращено Цицерону».

Нормальный человек сдался бы. Но Публий Клодий не был нормальным. Может, этот упрямец и притворялся плебеем, но он все-таки был рода Клавдиев – а эта семья гордилась тем, что травила своих врагов до самой могилы. Сперва он солгал, сказав народному собранию, что приговор был вынесен в его пользу, и призвал защитить «их» святилище. Потом, когда назначенный на должность консула Марцеллин выдвинул в Сенате предложение вернуть Цицерону все три его владения – в Риме, в Тускуле и в Формии, «с компенсацией, чтобы восстановить их в первоначальном виде», – Клодий попытался затянуть заседание. И он преуспел бы в этом, если б, проведя три часа на ногах, не был заглушен воплями раздраженных сенаторов.

Но нельзя сказать, что все эти шаги вовсе не возымели эффекта. Боясь столкновений с плебеями, Сенат, к унынию Цицерона, согласился заплатить компенсацию лишь в два миллиона сестерциев на восстановление дома на Палатинском холме, а на восстановление домов в Тускуле и Формии – всего лишь полмиллиона и четверть миллиона соответственно, гораздо меньше действительной цены.

В последние два года большинство римских каменщиков и ремесленников были заняты на огромном строительстве общественных зданий на Марсовом поле, которое затеял Гней Помпей. Нехотя – поскольку любой, когда-либо нанимавший строителей, быстро учился никогда не выпускать их из виду – Помпей согласился передать сотню своих людей Цицерону. Тут же началась работа над восстановлением дома на Палатинском холме, и в первое же утро строительства Марк Туллий с огромным удовольствием размахнулся топором и начисто снес голову статуе Свободы, а потом упаковал осколки и велел доставить их Клодию с приветом от Цицерона.

Я знал, что Клодий отомстит. И вскоре, когда мы с моим хозяином работали утром над юридическими документами в таблинуме[29] Квинта, раздалось нечто вроде тяжелых шагов по крыше. Я вышел на улицу – и мне повезло, что в голову мне не угодили упавшие сверху кирпичи. Из-за угла выбежали перепуганные рабочие и закричали, что банда головорезов Клодия захватила участок и разрушает новые стены, швыряя обломки вниз, в дом Квинта.

В этот миг Цицерон с братом вышли, чтобы посмотреть, что стряслось, и им снова пришлось послать вестника к Милону, чтобы попросить помощи его гладиаторов. Как раз вовремя, потому что едва гонец исчез, как наверху несколько раз что-то вспыхнуло, и вокруг нас тут и там начали падать горящие головни и куски пылающей смолы. Вскоре огонь прорвался сквозь крышу. Перепуганных домочадцев вывели из дома, и всем, включая Цицерона и даже Теренцию, волей-неволей пришлось передавать из рук в руки ведра с водой, зачерпнутой из уличных фонтанов, чтобы не дать дому сгореть дотла.

Монополией на тушение городских пожаров владел Красс. К счастью для нас, он находился у себя дома на Палатине. Услышав суматоху, триумвир вышел на улицу, увидел, что происходит, и взялся за дело сам. В поношенной тунике и домашних сандалиях, он появился возле дома Квинта с одной из своих команд рабов-пожарников, кативших пожарную цистерну с помпами и шлангами.

Если б не они, здание было бы уничтожено, а так повреждения, причиненные водой и дымом, сделали его просто не пригодным для жилья, и нам пришлось переехать, пока дом приводили в порядок. Мы погрузили наш багаж в повозки и с наступлением ночи двинулись через долину к Квиринальскому холму, чтобы найти временное убежище в доме Аттика, который все еще находился в Эпире. Его узкий древний дом прекрасно подходил для пожилого холостяка с устоявшимися умеренными привычками, но для двух семей с обширным кругом домочадцев и ссорящимися супругами он был не столь идеален. Цицерон и Теренция спали в разных частях дома.

Восемь дней спустя, шагая по Священной дороге, мы услышали позади взрыв криков и топот бегущих ног. Мы повернулись и увидели Клодия с дюжиной его прихвостней, размахивающих дубинами и даже мечами, – они бежали сломя голову, чтобы напасть на нас. С нами, как обычно, были телохранители из числа людей Милона, которые втолкнули нас в дверной проем ближайшего дома. Цицерона они в панике опрокинули на землю, так что тот разбил голову и вывихнул лодыжку, но в остальном не пострадал. Испуганный владелец дома, где мы искали убежища, Теттий Дамио, впустил нас и дал всем по чаше вина, и Марк Туллий спокойно разговаривал с ним о поэзии и философии до тех пор, пока нам не сказали, что нападавших прогнали и горизонт чист. Тогда Цицерон поблагодарил хозяина, и мы продолжили путь домой.

Перейти на страницу:

Все книги серии Цицерон

Империй. Люструм. Диктатор
Империй. Люструм. Диктатор

В истории Древнего Рима фигура Марка Туллия Цицерона одна из самых значительных и, возможно, самых трагических. Ученый, политик, гениальный оратор, сумевший искусством слова возвыситься до высот власти… Казалось бы, сами боги покровительствуют своему любимцу, усыпая его путь цветами. Но боги — существа переменчивые, человек в их руках — игрушка. И Рим — это не остров блаженных, Рим — это большая арена, где если не победишь ты, то соперники повергнут тебя, и часто со смертельным исходом. Заговор Катилины, неудачливого соперника Цицерона на консульских выборах, и попытка государственного переворота… Козни влиятельных врагов во главе с народным трибуном Клодием, несправедливое обвинение и полтора года изгнания… Возвращение в Рим, гражданская война между Помпеем и Цезарем, смерть Цезаря, новый взлет и следом за ним падение, уже окончательное… Трудный путь Цицерона показан глазами Тирона, раба и секретаря Цицерона, верного и бессменного его спутника, сопровождавшего своего господина в минуты славы, периоды испытаний, сердечной смуты и житейских невзгод.

Роберт Харрис

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза