Диктаторы и террористы

Когда все говорят – на улице или на кухне, – что власти мухлюют, это и есть кризис системы. Основополагающий миф единства власти и народа, теократии как демократии рухнул. Заодно обнажился и раскол в самих высших эшелонах власти. Ахмадинежад с предыдущих выборов пользуется поддержкой и покровительством Хаменеи, но агрессивного выскочку не любят и боятся многие. Он тащит за собой во власть так называемое поколение ирано-иракской войны, которое готово потеснить старших – поколение антишахской революции. МВД, органы юстиции, Совет национальной безопасности оккупировали ставленники Ахмадинежада. Он сменил большинство губернаторов и мэров. Такое не прощается. Его ненавидит Али Акбар Хашеми Рафсанджани, некогда правая рука Хомейни, бывший президент и один из самых богатых людей Ирана. 75-летний Рафсанджани – очень противоречивая фигура. За глаза его называют серым преосвященством, человеком № 2 во властной иерархии. Парадокс в том, что это он двадцать лет назад, когда умер Хомейни, поставил на пост верховного лидера Хаменеи, отодвинув на второй план законного наследника аятоллу Хусейна Али Монтазери.

Святость престола никогда не мешала интригам, но сейчас они вылезли наружу. Спикер парламента Али Лариджани глухо высказался в том смысле, что претензии оппозиции не лишены оснований и что у людей должно быть право на мирный протест. С другой стороны, аятолла Ахмад Хатами в своей пятничной проповеди в Тегеранском университете заявил, что демонстрантов следует судить за то, что они «развязали войну против Господа Бога». Это не простая фигура красноречия, это точная формулировка статьи исламского закона, наказание по которой – смертная казнь. Хорошо, что Ахмад Хатами – сравнительно мелкий аятолла. А тем временем молчат многие кумские авторитеты. О чем они молчат?

Режим, который зрит в Коран, как в корень, неадекватен. Вера в Божий закон как суррогат идеи справедливости может поднять миллионы людей в исторические мгновения отчаяния, но считать, что по заветам пророка, убитого в VII веке, можно разбираться с социально-экономическими вызовами XXI века, – это шиитская утопия. Пустив немалую часть нефтяных доходов на вспомоществования бедным, Ахмадинежад продемонстрировал себя умелым популистом. Это привлекло на его сторону низшие слои. Нефтяные доходы действительно от Бога. Но как создать здоровую современную экономику, ни действующий президент, ни его духовные покровители не знают.

70 процентов населения Ирана – в возрасте до 30 лет, то есть родились уже после антишахской революции. Это образованное поколение, они дети совсем другой – коммуникационной – революции. Это поколение тянется в мир, к нормальной жизни – к тому, что считается нормальной жизнью в развитом мире, – и сталкивается со строгостями из другого века. То, как маленькая телефонная трубка, на которую была снята смерть молодой женщины, нанесла поражение системе террора, убившей Неду, символизирует куда более широкий конфликт.

В положении женщин этот разрыв особенно заметен. Аятолла Хомейни призвал благородные семейства дать образование своим дочерям, и его послушались. Нынче в иранских университетах девушек больше, чем юношей. При этом основополагающие порядки остались прежние. Девочку можно отдать замуж с 13 лет. Все права на наследство – в пользу мужского пола. Даже пляжи на Каспийском море раздельные, как автобусы для черных в американской Алабаме полвека назад. Порыв ветра может превратить любую девушку или женщину в «ветреницу»: за юбку, открывающую лодыжку, или за открытую шею она может быть подвергнута унизительному наказанию. За этим следит полиция нравов. Мусави пообещал убрать ее с улиц. Ахмадинежад всячески поощрял.

Женщины громче мужчин кричали «Смерть диктаторам!» и поддерживали Мусави. Рядом с ним всегда была его жена – политолог, бывший декан университета. Женщинам это нравилось.

Родившееся после революции поколение не заморочивается прошлым. Это поколение не политизировано и не идеологизировано, как отцы и деды. Оно жаждет не переворота, а перемен. Это совсем иной конфликт, чем в 1979 году, но не менее глубокий.

Жизнерадостная Неда Ага-Султан не была ни борцом, ни политической активисткой. 26-летняя студентка философии даже не голосовала. Но у нее была тайная страсть: она брала уроки пения. А поскольку женщинам в Иране воспрещается петь публично, эти уроки были подпольные. Ей нравилась поп-музыка, которая очень не нравится клерикальной власти. Она не была активной участницей демонстраций. Просто, возвращаясь со своего тайного урока пения, попала в водоворот, из которого уже не выбралась. Таково лицо современной иранской трагедии.

Когда самые обыкновенные человеческие желания равносильны преступлению – это режим катастрофы. Там, где модерн должен склоняться перед архаикой, жди, когда революция постучит в дверь. Это революция не столько политическая, сколько культурная. В ней не хватает фанатизма, жертвенности – и слава Богу. Но она необратима, хотя, какие формы и темпы она обретет, одному Богу и известно.