Диктатура пролетариата

А вот на города и городских жителей, в связи с промышленностью и торговлей, коммунистический эксперимент оказал глубокое и продолжительное влияние. Речь идет, соответственно, о чрезвычайно маленькой части российского населения. В городах доктрины «бушевали» в полную силу; как известно, повсюду проводилась «национализация» и «муниципализация» имущества. Последствия этих явлений для промышленности по-прежнему бросаются в глаза. Даже то, что могло оказаться жизнеспособным, бездействует. Трубы заводов без дыма, безжизненные предприятия скажут о многом даже человеку несведущему. Множество рабочих переехали из больших городов в деревни – там у них родственники, там они могут заниматься ремеслом или трудиться на семейном участке. Производственная деятельность государства и государственных трестов редко окупается, они едва сводят концы с концами. Необходима денежная помощь государственной казны, пока это возможно, надо платить рабочим из налогов, взимаемых с крестьян. Но более сведущие в финансовом и промышленном отношении лидеры видят невозможность этого в перспективе и стремятся вернуть общество к прежнему образу жизни. Предприятия, которые «не окупаются», упраздняются без всяких правил – рабочие и служащие при диктатуре пролетариата никого особо не волнуют; у меня есть поразительные примеры этой суровой политики, но приводить их нет необходимости. Или кто-то пытается перейти на своего рода частное производство. Но в целом картина малоутешительная.

Конечно, мы периодически читаем в прессе громкие фразы о том, что сейчас наблюдается подъем, что настал конец упадку, просыпается промышленность новой России. У меня создалось впечатление, что такие новости – просто-напросто выдумка; что, напротив, упадок так и будет продолжаться, пока не закончатся контроль и вмешательство со стороны государства, справиться с которыми мешает недостаток понимания технической стороны вопроса и идеалистическая жажда подвига, и не наступит возврат к обычному промышленному предпринимательству – под разумным общественным контролем, в поисках которого, в соответствии с духом времени, сейчас находится весь мир, в том числе там, где коммунистическое вероучение не нашло распространения. Четким шагом в этом направлении стали, во всяком случае, концессии для иностранцев. У того, кто посмотрит внимательно на эти концессии и отделит зерна от плевел, не возникнет сомнений относительно того, что так называемая национализация принимает здесь форму новой системы налогообложения для предприятий, управляемых индивидуально или по капиталистической схеме. В этом случае Россия может, как парадоксально это ни звучит, чуть ли не радоваться наличию внешнего долга – если бы не желание сохранить, по крайне мере частично, капитал старых предприятий, то вряд ли столь многие солидные иностранные капиталисты решились бы на бесконечные переговоры с большевистской бюрократией и по-прежнему рискованные предприятия при диктатуре, когда не существует установленных правовых норм.

Думаю, что надежный косвенный признак того, что, несмотря на отдельные проблески, сейчас еще далеко до настоящего возрождения промышленности и торговли, содержится, в частности, в одном высказывании немецкого генерал-суперинтендента. От огромного и трудолюбивого немецкого населения в России осталась лишь крохотная часть. Я спросил у епископа, не наблюдается ли сейчас притока немецких промышленных, ремесленных и вообще производственных сил в связи с «новой экономической политикой», плохими условиями в Германии и в целом дружелюбного настроя большевиков по отношению к немцам. Ответ – в конце июня – гласил, что, напротив, можно заметить продолжение сокращения числа, продолжение эмиграции тех, кто еще оставался.