Выставление списков избирателей в таком колоссальном государстве, в котором последняя народная перепись была в 1897 г., натолкнулось на непреодолимые трудности. Вследствие этого созыв учредительного собрания снова отодвигался. Но прежде всего заключение мира не налаживалось. Какие бы факторы ни играли роли при этом, но факт остается фактом, что государственные люди согласий не понимали, как необходимо было тогда даже для них самих возвестить о своей готовности заключить мир без аннексий и контрибуций. Они вели такую политику, благодаря которой согласие и солидарное с ним временное правительство в глазах русского народа казалось препятствием к миру. Это и было причиной того, что часть меньшевиков — интернационалисты — требовала разрыва с согласием и встала в оппозицию временному правительству. Но и они не шли так далеко, как большевики. При этих обстоятельствах большевики значительно выиграли во влиянии на массы за счет меньшевиков, и в ноябре прошлого года им удалось свергнуть временное правительство. Их пропагандистская сила оказалась настолько велика, что они были в состоянии привлечь на свою сторону часть социалистов-революционеров. Левые социалисты-революционеры отныне идут вместе с большевиками и входят в их правительство; правые же, как и центр, остаются на стороне меньшевиков.
Свою силу большевики черпали из великих чаяний, вызванных ими у народа; чтоб сохранить ее, они должны были удовлетворить эти чаяния. Но было ли это возможно?
Большевистская революция базировалась на предпосылке, что она станет исходным пунктом всеобщей европейской революции, что отважная инициатива России вызовет восстание европейского пролетариата.
При этих предпосылках, естественно, было совершенно безразлично, какие формы примет сепаратный мир, как урежет он границы России, какое бремя возложит на народ и какое толкование самоопределения народов принесет с собой. Было безразлично и то, будет ли способна Россия к дальнейшей войне, или нет. Европейская революция, по их мнению, должна была быть лучшим оплотом русской революции, она должна была принести полное и настоящее самоопределение народам, находящимся на русской территории.
Европейская революция, проведя и укрепив у себя социализм, станет орудием устранения всех препятствий, стоящих, благодаря экономической отсталости России, на пути к проведению в ней социалистического производства.
Все это было логично и достаточно обосновано, как скоро принята предпосылка, что русская революция неизбежно вызовет европейскую. А что же тогда, когда последняя не наступит?
Предпосылка пока еще не подтвердилась. И европейские пролетарии обвиняются в измене русской революции, но это ни что иное, как обвинение неизвестного, ибо кого же можно сделать ответственным за поведение европейского пролетариата?
Старое марксистское положение гласит: революции не случаются, а порождаются условиями. Условия же Западной Европы так отличны от условий России, что революция в последней может и не быть прологом революции на Западе.
Когда в 1848 г. вспыхнула революция во Франции, она тотчас же перебросилась в Восточную Европу, но остановилась на русской границе; и обратно: когда революция 1905 года разбила свои оковы, она вызвала на Западе некоторое более сильное движение и борьбу за избирательное право, но ничего, что можно было бы назвать революцией.
Но особенно упрекать большевиков за то, что они ожидали европейской революции, нельзя. Ведь и другие социалисты тоже ожидали. Да и мы приближаемся к такому состоянию, которое принесет с собой значительное обострение классовой борьбы и целый ряд неожиданностей. И если большевики до сих пор заблуждались в своих ожиданиях революции, то разве не ошибались иногда также Бебель, Энгельс, Маркс? Этого, конечно, нельзя отрицать. Разница между ними лишь в том, что последние никогда не назначали для революций определенного срока, не строили на этом своей тактики и не ставили существование своей партии и развитие пролетарской классовой борьбы в зависимость от наступления революции, а пролетариат перед дилеммой: революция или банкротство.
Как все политики, так и они ошибались иногда в своих ожиданиях, но никогда такая ошибка не могла завести их на ложный путь или в тупик.
Наши большевистские товарищи поставили все на карту всеобщей европейской революции. Когда карта была бита, они должны были пойти по пути, который ставил перед ними неразрешимые задачи.
Без армии они должны были защищать Россию от могущественного и беспощадного врага; создать режим благосостояния для всех при всеобщем разложении и обеднении. Чем меньше было материальных и интеллектуальных условий для того, к чему они стремились, тем больше они вынуждались заменить недостающее применением голой силы диктатуры, и тем скорее, чем больше росла оппозиция против них в народных массах. Отсюда с неизбежностью диктатура вместо демократии.