– Наверное, кажется, что я дико неблагодарный.
– Вовсе нет. – Меня накрывает волна невероятной усталости. – Слушай, а позже мы не можем это обсудить? Я не знаю… вдруг Билл подыщет тебе другую стажировку, в Лондоне. Думаю, тебе она больше подойдет, ты же будешь рядом с Эми?
– Да. Кстати, Марни меня в этом поддерживает. Говорит, что толку ехать за границу, чтобы почти все время чувствовать себя там несчастным.
– Давай завтра об этом поговорим, – предлагаю я. – А сейчас нам лучше вернуться к гостям.
– Мне надо Эми найти. Она думает, что ты на нее злишься. Что ты считаешь, это она виновата, что я не хочу в Нью-Йорк.
– Так ты, пожалуйста, скажи ей, что ничего подобного. Я на нее не злюсь.
Он с любопытством косится на меня:
– Тогда почему ты с ней был так… нелюбезен, когда она пришла? Если ты не знал, что я отказался от Нью-Йорка?
– Это из-за мигрени.
– Спасибо, па. – Он подходит ко мне и неожиданно обнимает. – Ты правда самый лучший на свете.
Он уходит, а я просто стою посреди сарая, пытаясь осмыслить то, что он мне сказал. Это кажется таким незначительным по сравнению с Марни. Интересно, испытал бы я разочарование и даже горечь, сообщи он мне об этом не сегодня, а вчера или еще раньше? О том, что не собирается в Нью-Йорк на стажировку? Пожалуй, да, испытал бы.
Я все-таки выбираюсь из своего сарая. Меня отчаянно тянет узнать, который час, но впервые за сегодняшний вечер я не в состоянии вынести простую процедуру – вынуть телефон, активировать экран, посмотреть на него. Эми появилась примерно в восемь тридцать пять, это я знаю. Потом меня остановил Нельсон. Потом я поговорил еще с парой гостей, принес им выпить, убедился, что у Джесс все более или менее в порядке, принес выпить ей и Кирин… Все это заняло примерно полчаса. Потом меня поймала Иззи, и мы проболтали не меньше десяти минут. Потом – Джош, это еще десять. Значит, сейчас около половины десятого. В мире, где я обитал прежде, Марни уже приехала бы. Я получил бы от нее эсэмэску, что она здесь, что я должен сейчас же встретить ее у боковой калитки. И после быстрого тайного объятия мне бы предстояло извлечь коробку из-под стола и помочь Марни забраться внутрь. И сейчас, вот в эту самую минуту, все мы собрались бы на террасе.
Иду через лужайку, смутно осознавая, что Ливия уходит в дом вместе с Максом. Я упорно смотрю прямо перед собой, чтобы на меня не напали из засады гости, жаждущие потрепаться. Добравшись до верхней садовой ступеньки, я останавливаюсь. Мысленным взором я вижу, как внизу, на террасе, собрались все-все – и ждут, чтобы Ливия распаковала подарок. Я стою рядом с ней. Ливия наклоняется, чтобы открыть коробку, и оттуда выскакивает Марни. Все хохочут, издают радостные восклицания, и Ливия, наобнимавшись с Марни до того, что они уже обе в слезах, обхватывает меня обеими руками и говорит, что это самый лучший подарок на свете, она таких никогда не получала. И потом… Нет, дальше я уже ничего не вижу.
Только вот… Кто-то и правда подходит к боковой калитке, медленно толкает ее, открывая. Сердце у меня громко стучит, как когда Эми позвонила в дверь.
Я добегаю до калитки, дергаю ее, сажая себе занозу. И замираю. Потому что это опять не Марни. Я обмякаю, привалившись к деревянным панелям, до крови прикусываю щеку. И бессмысленно пялюсь на пожилую женщину, которую я раньше никогда не видел.
– Здравствуйте, Адам, – говорит она. Я узнаю ее голос и понимаю, что передо мной мать Ливии.
– Патрисия, – тупо бормочу я.
– Я получила ваше письмо. – Она ждет, когда я ей что-нибудь отвечу. – Приглашение на сегодняшний вечер, – уточняет она, не дождавшись от меня никакой реакции. – Если не возражаете, я хотела бы увидеть Ливию.
Меня вновь охватывает паника. Может, я и тут поступил неправильно? Что, если Ливия не желает видеть свою мать, во всяком случае, не желает видеть ее здесь и сейчас, на своем празднике? Что, если ее мать явилась не мириться, а, наоборот, создать нам новые проблемы?
Она делает еще одну попытку:
– Я ненадолго. Меня ждет машина.
Мне наконец удается выговорить:
– Я не хочу никаких проблем… Для Ливии это особый день.
– Да, я знаю.
– Нет, не знаете, – огрызаюсь я. – Этот праздник – взамен той свадьбы, которой у нее не было.
Она заливается краской:
– Хотела бы я, чтобы все было иначе.
– А сейчас почему все иначе?
Она не отводит от меня глаз:
– Ее отец умер. Несколько месяцев назад.
Она больше ничего не говорит, но и этого вполне достаточно. Отец Ливии был мерзкий тип, который вечно всех унижал и подавлял. Пожалуй, именно он сказал тогда Ливии, что они не желают иметь с ней ничего общего: во всяком случае, так мне сейчас кажется. Возможно, у ее матери не было выбора. Я вглядываюсь в нее пристальнее. Неудивительно, что я вначале не узнал ее. Ее волосы всегда были собраны в строгий пучок, теперь они мягкими волнами спускаются ей на плечи.