Диллинджер

Они остановились в маленьком городке, где на Мейн-стрит были лишь пара продуктовых магазинов, аптека и кафе с бильярдной под одной крышей. Напротив безлюдного вокзала Диллинджер увидел телефонную будку. Он вошел в нее и набрал номер.

— Да, да. Офис мистера Первиса, пожалуйста. Мистер Первис у себя? — И после паузы. — Это Джон Диллинджер. Я подожду… Хелло, Первис. Да, не надо заикаться, это Джон Диллинджер. Я прочитал в газетах, что я пересек в украденной машине линию штата и, стало быть, совершил преступление на федеральном уровне. Да, я понимаю, что это смешно… Конечно, нам следовало бы встретиться раньше. Нам не помешало бы изредка обмениваться впечатлениями. Вам понравилось, как я сбежал из тюрьмы? Мне тоже. Скажите, а сколько ваших парней охотится за мной? Только вы один? И еще Джон Эдгар Гувер? Вам не кажется, что я заслуживаю большего? Да… Да, правильно… Я люблю настоящих мужчин. Было приятно перемолвиться с вами словечком, Мелвин. Пока…

Он повесил трубку.

Билли заметила, что он не в себе.

— Ну, что он тебе сказал, Джонни? — спросила она.

— Кто? — огрызнулся он.

— Мелвин Первис.

Внезапно он заорал на нее как бешеный:

— Чтобы я больше не слышал от тебя этого имени, понятно?

24

Неподалеку от Мурсвилла, Индиана, стоял двухэтажный фермерский дом. Его недавно покрасили, амбар и конюшня были крепкими. Этот типичный фермерский дом в Индиане олицетворял собой благополучие и основательность. В нем было что-то идиллическое.

Мартовским днем 1934 года возле этого дома стояли пожилой мужчина и женщина года на два моложе Диллинджера. Они пристально смотрели на дорогу, которая спускалась к ферме с холма.

В сторону фермы двигалась машина.

Из дома вышли еще с десяток мужчин и женщин. Преобладали там люди пожилые, хотя и молодежь тоже присутствовала, — фермеры с небольшим добавлением мурсвиллских лавочников. Они молча смотрели на приближавшуюся машину.

Новенький седан подъехал к дому и остановился. Из него вышел Джон Диллинджер, обошел машину спереди и открыл дверцу Билли.

Даже издалека было видно, что на нем сшитый на заказ дорогой костюм, а также шелковая рубашка и галстук-бабочка. На голове была новенькая шляпа, на ногах модные черно-белые туфли. Ногти рук были тщательно ухожены.

Билли Фрешетт щеголяла в лакированных туфлях на высоком каблуке, в шелковых чулках и в шубке из чернобурки. На одном из пальцев сверкало кольцо с настоящим бриллиантом.

Это была шикарная парочка.

Диллинджер направился к пожилому фермеру, но стоявшая рядом с ним молодая женщина не выдержала и бросилась Диллинджеру на шею.

— Джонни! — приговаривала она. — Джонни приехал!

Пожилой смотрел на Диллинджера холодно-вопросительно, и Диллинджер выдержал этот взгляд.

— Добрый день, папа, — сказал он. — Здоров?

Тот кивнул. Он попытался что-то сказать, но у него ничего не вышло. Он несколько раз прокашлялся и наконец заговорил:

— Я никогда не одобрял твоих занятий, Джонни. — Тут голос его задрожал. — Я и сейчас скажу тебе: нехорошо нарушать закон. Но нынче другие времена, и раз все так высоко о тебе отзываются, то я говорю… — Тут он осекся, и по его щеке покатилась слеза. — Добро пожаловать, сынок…

Отец и сын обменялись рукопожатиями и обнялись. Диллинджер положил одну руку на плечо отцу, другой обнял молодую женщину. Затем, тяжело дыша от нахлынувших чувств, они разошлись на несколько шагов, разглядывая друг друга.

— А это, папа, Билли, — сказал Диллинджер. — Моя подруга.

— Очень рад, мисс Билли, — отозвался отец.

— А это моя сестра Мери, — обернулся Диллинджер к Билли.

Мери посмотрела на Билли и зарумянилась.

— Не надо ревновать, Мери, — сказал Диллинджер. — Кстати, я кое-что тебе привез.

Вокруг образовалась небольшая толпа любопытных.

Диллинджер вынул из кармана что-то завернутое в носовой платок. Когда он развернул платок, то оказалось, что это знаменитый пистолет из куска мыла. Он вручил его Мери, и та взяла с таким видом, словно это был алмаз.

— Только не отдавай и не продавай это, ладно, — сказал он сестре.

— Ни за что! — горячо воскликнула она.

Затем Диллинджер обернулся к остальным, и начался обмен рукопожатиями.

Вечером устроили барбекью. Кто-то из молодых людей играл на гитаре и пел «Ред-ривер-вэлли», а его подруга сидела, прислонясь к нему.

Диллинджер танцевал с Билли, его отец — с Мери.

Потом, вспоминая об этом вечере, Мери говорила:

— Я зажарила ему цыпленка, сделала кокосовый пирог и все такое прочее… Потом мы пошли погулять в лес. Он взял меня за руку, и мы так прошли мили две. Он сказал, что никогда никого не убивал, и я ему поверила. Еще он сказал: «Возьми то, что пишут в газетах, раздели пополам и умножь на два — получится примерно то, что было».

Молодой человек, игравший тогда на гитаре, потом вспоминал:

«Мы не виделись с Джонни с тех пор, как подростками играли в бейсбол. Я познакомил его со своей невестой, а он показал нам автомат, который отобрал у охранника в тюрьме округа Лейк. Он спросил, как у меня дела и чем я занимаюсь. Я ответил, что служу в полиции. Диллинджер пообещал не стрелять в меня — если я не стану стрелять в него».

Отец Джона Диллинджера вспоминал: