Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

слова образовывали дугу, а прямо под нею, вместо облака, плыла собака. Этого сестра Евдокия не поняла, с какой стати собака, плывущая в небе? Но и этот рисунок ее расстроил, что-то в нем было ужасно одинокое, на этот камень села Анастасия, подумала она, но ничего подобного в рисунке не было. И поняв, что сама вдруг начала выдумывать, неосознанно воображать ужасно одинокие вещи, сестра Евдокия запуталась окончательно. Я устала, воображение заполняет одиночество… Она вернула все листы на место, навела порядок, чтобы ничто не могло вызвать подозрения у сестры Лары, и вышла из кабинета доктора с тяжелым сердцем — тяжелым вопреки грушам и вопреки сюрпризу, который завтра утром произведет ошеломляющий эффект, хорошо бы, вздохнула она, а то если еще неделю всё будет идти так…

Эффект, слава богу, был неоспоримым и абсолютно видимым, зафиксированный на картах памяти аппаратов множества фотографов, которые вернулись к своим занятиям и за несколько дней переснимали буквально все до последнего уголка в здании санатория, все интересные детали — эркерные окна с ручками в виде ящериц; фриз, опоясывающий стены столовой; пролеты лестницы, которые на снимках создавали странное впечатление уходящих в никуда ступеней, вплоть до выхода на террасу, стеклянная дверь которой отсекала сумрак, напирающий извне, и, схваченная блендой объектива, казалась зеркалом, отражающим внутреннее пространство, но закрытым для взгляда наружу; на многих снимках по этажам тянулись длинные ковровые дорожки — красная, желтая и зеленая, по этажам… при этом снимающие ложились на пол в одном конце дорожки со своим фотоаппаратом так, чтобы на экране была видна лишь бесконечная цветная дорога, упирающаяся в круглое окошко — как единственный выход в угадываемое за ним небо; предметом непрерывных стараний становились и виды из окон и с террас, открывающие панораму бесконечно серого моря и бесконечно дождливого неба, к несчастью, не подвластные ни точному отражению аппаратурой, ни зоркости глаза снимающего, бленды объектива улавливали только легкую туманность и лужицы от стекающих по стеклу объектива капель, когда рука фотографа выходила при съемке слишком далеко вперед… эти снимки почти сразу стирались из-за низкого качества и всё же делались вновь и вновь, но зато каждый удачный снимок вызывал волну восхищения. Но и им приходил свой черед, потому что карты памяти быстро переполнялись, и тогда начиналось самое трудное — отсев, сопровождаемый консультациями по качеству каждого снимка и сомнениями, связанными с его судьбой… а может быть, его все-таки стоит оставить?..

Так прожитые часы накладывались друг на друга, из-за взаимного трения смешивались, потом исчезали, как и фотопортреты… жалко, конечно, ведь отдыхающие специально готовились к съемкам, надевали шляпки, повязывали ленточки, хотя, конечно, знали о скором уничтожении снимков, в данном случае важен был просто сам факт, что они чем-то заняты, да и кто знает, а вдруг их фото попадет в какую-нибудь более долговечную коллекцию, но даже если этого и не происходило, вечером модели во всяком случае могли описать всё это на желтом листе:

а сегодня, доктор, мне сделали исключительный снимок, я была в вашем костюме, но добавила к нему шляпку с розой, лепестки которой очень к нему подходят, контрастируя с ним по цвету;

другой, не воспринимая свою фотографию столь поверхностно, брал глубже:

мои глаза, доктор… я как будто увидел их сегодня впервые, когда меня снимали, ведь человек не может видеть свои собственные глаза, не отраженные в чем-то другом — в зеркале, на снимке, в воде или в глазах другого человека, и я испытал страх. Я знал, что они слегка косят, но неужели это мои глаза? сейчас, когда я всмотрелся внимательнее с помощью фотоаппарата, мне показалось, что я улавливаю какую-то душевную расконцентрированность, надеюсь, что это не так и всё это мне показалось, вы мне тоже говорили «сконцентрируйтесь»… явно, у меня это не получилось… очень жаль, что снимок сотрут, а то я показал бы его вам…