Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

Она и не может знать, я не люблю говорить об этом… да и стоит ли? я не уверена, больше ничего я ей не сказала, но она не прервала разговор, не обиделась на мое молчание, только спросила, действительно ли Шуберт мне не мешает, нет, он мне не мешает, я даже угадала, кто играет:

— Рубинштейн?

— да, Рубинштейн,

так что звуки совсем гармонично переливаются в ночь — я жду, когда они стихнут, не засыпаю до конца, сказала я ей, и она не восприняла это как упрек, даже обрадовалась, в ее глазах мелькнуло подобие улыбки, мне стало приятно, а глаза у нее совсем синие, но все же какие-то тревожные…

— у вас красивое имя, Ханна, — сказала я, вообще-то я хотела сказать про глаза… ее отец — немец, поэтому так и назвали.

А потом мы замолчали, потому что официанты стали разносить еду, поставили перед нами тарелки, бокалы, бутылку вина, шепот в зале стих ненадолго, а потом возобновился вновь,

— сегодня будет индейка, — сказала Ханна, — а вино — от доктора.

Я спросила, в котором часу он обычно приходит, она пожала плечами, каждый раз по-разному, иногда в девять, а иногда в десять, но никогда не раньше, чем стемнеет и море за террасой исчезнет, правда, в лунную ночь оно не исчезает… поэтому по пятницам ужин подают позже… странно, я этого не знала, а все узнавали это сразу по приезде, сам доктор им это сообщал…

— а иногда он вообще не приходит, — сказала Ханна,

— как это? ведь неудобно… его же ждут, вон и столы переставили…

Ханна снова пожала плечами,

— так уж сложилось…

Я посмотрела в окно, небо все еще мерцает, но море поглощает его немощный свет… или отражает его? это так трудно понять…

— луна,

— это не мешает, — уверила она меня,

— не люблю ждать, напрягает…

Ханна снова пожала плечами, развела руки, и пространство снова прогнулось, вероятно, так она хотела выразить свою беспомощность, никто меня не спрашивает, люблю ли я ждать, знаю, что никто меня не спрашивает, да никто этого не любит, наверное, и Ханна не любит, но не так, как я… я не буду ждать, я и не жду, просто ужинаю и разговариваю с Ханной, смотрю, как она отрезает кусочек мяса, как подносит его вилкой к губам, я так не могу — из-за руки, я надавливаю и раздираю его на куски, так бы и схватила пальцами — и прямо в рот… со стороны, наверное, это выглядит ужасно, но иначе никак, повязка мешает, да меня все это и не интересует… я вижу также, как она поглядывает на дверь в столовую, другие тоже смотрят туда, и ее взгляд на миг становится напряженным, потом успокаивается… нет, терпеть не могу ждать…

— вы давно здесь?

спросила я, чтобы убедить себя, что всё нормально, вот — просто сижу и разговариваю с Ханной, и всё естественно, как шум прибоя, доносящийся через открытые окна,

— месяца три или четыре… время здесь так спутано,

— я это сразу почувствовала… ориентироваться трудно…

— а возможно, я здесь и дольше, впрочем, точно не скажу,

— это неважно…

— да, совсем неважно… хотите, я помогу вам? Ведь одной рукой трудно справиться с мясом,

— спасибо, я уже приноровилась, ко всему можно привыкнуть…

— наверное, эта повязка так неприятна,

— да, мешает…

— а скоро снимут?

— доктор сказал — на днях,

— довольно неопределенно …

— вы так думаете?

— опыт…

— в сущности, он ничего мне и не обещал… сказал только…

— он не обещает…

— вы, наверное, хорошо его знаете, раз давно здесь…

— да…

— а…

Я хотела спросить о нем, но черты ее лица напряглись, и я остановилась, она сказала, что уже девять, и прислушалась, прислушалась и я, маятник часов в холле издали отсчитывал время, да, девять, похоже, и остальные слушали — гудение голосов вокруг на мгновение смолкло, шепот повис в воздухе, но этот миг тишины был совсем недолгим и закончился с последним ударом часов, Ханна отпила из бокала, я тоже, столовая наполнилась обычным шумом, и тогда она спросила меня, почему все-таки я здесь… я этого не ожидала, есть люди, которые задают вопросы просто так, не думая, и обычно это выглядит не слишком прилично, но в устах Ханны всё прозвучало естественно… а в самом деле, почему вы здесь? зачем точно? и точно поэтому я смешалась, почувствовала, что мои щеки запылали, я опустила глаза, мне показалось, что опять стало слишком тихо и все услышат то, что я скажу, если просто сказать я отдыхаю, она не поверит, если сказать не знаю, то опять-таки это странно — как это не знаю, и тогда вдруг меня осенило: ради святой Терезы, и сказала:

— ради святой Терезы.

Это прозвучало вполне убедительно, могло быть и правдой, ведь именно так я говорила и Анне, и доктору, правда, его убедить не удалось, у него были возражения. Однако Ханна приняла это спокойно, только задумалась на миг…

— я мало знаю о ней, — сказала она, — почти ничего,