а надо было просто-напросто сказать ему не об аварии, а о святой Терезе, только мне некогда, времени вокруг стало совсем мало под этим светом, разоблачающим тебя до самого скелета, да и Тереза, наверное, вряд ли может служить объяснением… причины всегда разные, всё зависит от вопроса, а этот тип — какой-то подозрительный…
— если вы не желаете больше разговаривать, я не навязываюсь,
словно почувствовав мою подозрительность, сказал он, и тут смутилась я,
— напротив, — сказала я, — желаю, только вот ищу свою приятельницу… Ханну… я не видела ее со вчерашнего утра… а это много, мы ведь сидим за одним столом…
мужчина поднял свою трость нижним концом вперед, да так неосторожно, что чуть не зацепил разлетающиеся рукава какой-то дамы… словно погладил — близость, при которой соприкосновение происходит даже без контакта… под прозрачной материей ее плечо вздрогнуло,
— вон она, Ханна, видите?
О Ханна,
никто не услышал, неизреченное,
— позвать ее? или хотите пойти туда сами?
Как всё просто, Ханна там, но я не хочу идти к ней, она не одна, вокруг люди, они стоят точно на границе, где свет из зала совсем незаметно начинает бледнеть, смешиваясь с мраком, подступающим снаружи, разговаривают, сверкают бокалы, сверкает ее колье, и выглядит она вполне счастливой… в конце концов, человек не всегда рад общению, нужно проявить такт… а я бы ее спросила: где ты была ночью, Ханна? но сейчас не смогу, да и, в сущности, я сама это знаю, Ада мне сказала, значит, я спрошу: а что вы там делали? несколько тактов отделяют ее от меня, но этот ритм тел я бы не смогла выдержать, лучше уж ухвачусь за слова, этот господин — прекрасное алиби, отовсюду видно, как мы говорим с ним, он привлекает внимание своим золотым набалдашником, который держит почти у подбородка, как жезл, чтобы показать, что ему не нужно постоянно опираться на трость… что у него есть нога, пусть и больная, как моя рука…
— впрочем, мне не стоит идти к ней, — сказала я, — мне только хотелось убедиться, что у нее всё в порядке, а то мы гуляли на море, а потом она не пришла на обед, не пришла на ужин, и сегодня, в обед, ее снова не было,
о ночи я, естественно, не упомянула,
упомянул он:
— да, действительно… но тут всё зависит от того, где она была ночью…
Ну, а это я уже не могу стерпеть, хочу выпить, раз уж меня оставили и без вилки, и без ножа, хотя я и так не пользуюсь ими одновременно, но сейчас мне нужно чем-то заполнить этот час до погружения неба в море, всегда есть какая-нибудь пустота, дыра, и ее нужно закрыть… сегодня вечером луна спряталась за неразличимыми в темноте облаками… возможно, это имеет все же какое-то значение, остался только звук, плеск… в такую, совсем уж настоящую ночь доктор придет обязательно, тогда я и попрошу его, а иначе нет никакого смысла торчать здесь, даже поесть не могу… и к Ханне не могу подойти…
— я не прочь выпить вина, пойду к бару,
— с удовольствием провожу вас, могу и помочь…
неужели так заметно, что я нуждаюсь в помощи?
— вы знаете, сестра Евдокия мне сказала, чтобы я не увлекалась долгими беседами, нескольких слов вполне достаточно, чтобы заполнить вечер, а мы с вами разговариваем уже целых десять минут… пятнадцать? ну, это уже можно считать разговором… и все же я бы хотела пойти туда одна…
золотой набалдашник описал в пространстве круг, круг заполнился поклоном, и господин куда-то исчез… и почему я не спросила, как его зовут? но ведь и он не спросил… сегодня имена не имеют значения… а потом, если я подойду к бару, то смогу приблизиться к роялю, сыграю на его клавишах… одним лишь взглядом, скажем, какой-нибудь вальс Шопена… или что-нибудь из Шуберта Ханны… если бы я смогла это сделать, она бы услышала и сразу же присоединилась ко мне… и мы сыграем его в четыре руки…