Но человеческие часы, неизбежно заполняющие это время, как и минуты, отсчитывающие часы, сколь водянистыми они бы ни были, в отличие от волн, получали свою опору в этом движении друг за другом, хотя бы даже благодаря гонгу на обед и гонгу на ужин, который по-прежнему оставался обязательным. Но не только это. В течение дней и в их бесспорном однообразии, которое некоторые находили чудесным, а другие — абсолютно бессмысленным, явно случалось и кое-что еще, достойное внимания — каждый вечер сестра Евдокия и сестра Лара собирали кипу листов, предназначенных для доктора, в которых, помимо однообразного начала, призывающего его поскорее вернуться, со временем перешедшего в изложение чьих-то обманутых надежд, в сущности, описывалось довольно много событий, которые, если бы кто-то надумал собрать их вместе, словно сетью накрыли бы все эти аморфные из-за своей сжиженности часы. В эти недели, за исключением двух дней, все листы были густо исписаны и походили даже не на сеть, а на плотную ткань, на которой всё это могло бы надолго осесть, и только дождевая вода капля по капле вытекала из этих листов в непрестанном желании их авторов поделиться сыростью, которую все ощущали собственными костями и видели своими глазами, когда вечерами делали свои записи о прошедшем дне.