Ребенок вынужден, чтобы не потерять жизненно важное эмоциональное внимание матери, отщеплять чувство своего тела от прочих областей Я (см. Greenacre, 1953b, 1959, 1960а). Он учится переносить это расщепление Я, которое делает для него возможным контакт с матерью, и интернализует представление о себе, в котором пассивно приспосабливается к интересам матери.
В эпидальной фазе, как замечает Khan (1968), матери начинают сознавать сексуальный характер своих отношений к ребенку. Они обычно резко отдаляются, подвергая ребенка «травме позднего расставания», которая с особой отчетливостью регистрируется относительно хорошо к этому времени развитым Я ребенка и переживается как угроза заброшенности с архаическим страхом уничтожения. Это ведет к реактивному усилению интернализованного идолизированного восприятия себя, тщательно скрываемого от окружающих. Результатом оказывается расщепление Я и интернализованный запрет идентичности, в котором я вижу центральную проблему реакции сексуальной перверсии.
За фасадом успешной социальной адаптации, связанной с часто блестящим формированием отдельных сфер и функций Я, мы находим архаичный страх идентичности. Сексуально перверсное поведение и проявляющееся в нем расщепление Я служит защитой от этого постоянно присутствующего страха и связанной с ним, ставшей деструктивной, агрессией. Во взаимодействии с каким-либо фетишем или партнером-сообщником перверсный человек пытается одновременно восстановить преэдипальную ситуацию жизни с матерью и экстернализировать связанный с отщеплением идентичности и поздним отделением от матери страх.
Я хотел бы проиллюстрировать это на ряде примеров:
50-летний больной основал в США университет средних размеров и в качестве президента привел его к научному успеху. Он был обаятельной личностью с интеллектуальными способностями и заслугами, выдающимся представителем своей специальности и ведущим членом пресвитерианской Церкви университетского городка. Он был женат и жил вместе с женой и четырьмя детьми, которых очень любил. Его профессия была связана со многими поездками, например, для участия в научных конгрессах или сбора средств для улучшения экономической базы университета.
Его поездки служили, однако, наряду с научно санкционированными целями, еще и другими, связанными с его перверсным Я. При «сборе средств» он проституировал со спонсорами. Так, он имел половые сношения с мультимиллионершей старше 70 лет, финансировавшей деятельность университета. Она напоминала ему его мать.
Эта связь стала в конце концов его перверсной потребностью, все более недоступной его контролю. Часто он, очнувшись с испугом, как из состояния сна, обнаруживал себя в ее постели. Эта ситуация стала для него угрожающей, когда он не смог уже разделять роли своего Я, до этого строго разделенные. Его партнерша настаивала на том, чтобы совместно появляться с ним в обществе, хотела, чтобы он был с ней все чаще – желание, которому он не имел сил противостоять. Когда наконец об этом узнала его жена, он оказался в состоянии глубокой депрессии и полностью лишился работоспособности – не мог, например, читать, что дополнительно угрожало потерей его научной идентичности. К этому добавилась полная бессонница, которую он пытался устранить все увеличивавшимися дозами седуксена, что привело его к зависимости от препарата.
Схожее сочетание зависимости от лекарств, алкоголизма и перверсной симптоматики вместе с тяжелейшими психосоматическими нарушениями – пациент страдал нефролитиазом и почечными коликами – я обнаружил у фетишиста, перверсно реагировавшего на туфли с пряжками.
Внутренние объекты этого пациента представляли инцестную и перверсную первичную группу. Мать была токсикоманка и алкоголичка, дядя – мультимиллионер – был абсолютным властителем семейного клана, отец жил в материальной зависимости от матери. Фетишем больного была бабушкина туфля с пряжкой, качаясь на которой он в раннем детстве испытал свое первое сексуальное возбуждение и которую что документировано анализом многих сновидений – воспринимал как половой член бабушки.
Оба пациента, проходившие после длительного стационирования у меня психотерапевтическое и психоаналитическое лечение в течение свыше пяти лет, обратились за психиатрической помощью, когда не стал срабатывать их защитный механизм расщепляющего Я разделения ролей на перверсное и социально адаптированное Я с изолированными друг от друга фасадами. Следующая за этим диффузия Я и идентичности вызвала панический страх, с проявлениями которого они обратились к врачу.