Динамическая психиатрия в ракурсах времени. К столетию со дня рождения.

Этот сон в особенности отчетливо демонстрирует динамику перверсного расщепления Я. Перверсное Я, вытесняемая и олицетворенная в акте трансвестизма мать, преследует гиперадаптивное псевдонормальное Я, когда обе половины Я встречаются», «происходит нечто ужасное».

Тревожно воспринимаемая амбивалентность этой ситуации определяет также эдипальное взаимодействие пациента. Отец по большей части отсутствовал, мать, от которой пациент, как единственный ребенок, был в особенности зависим, без понимания относилась к играм сына, не давала им простора, постоянно стимулируя его поведение в направлении собственных потребностей.

Пациент чувствовал себя по отношению к этой отчетливо фаллически воспринимавшейся матери бессильным, обездвиженным и кастрированным. Амбивалентная реакция пациента проявлялась в двух рельефных тенденциях его поведения.

Он почти обсессивно старался быть дружелюбным, готовым помочь, терпимым и альтруистичным, как если бы обязан был постоянно поддерживать хорошее настроение у окружающих, усилие, в котором возвращалось подобострастное старание задобрить мать – в школе он всегда был лучшим учеником и общественником.

Наряду с этим была сильная тенденция наказать и разрушать себя самого.

Этот страх стал особенно сильным, когда его жена готовилась родить. Защищаясь от страха покинутости, пациент сильно идентифицировал себя со своей женой. Его интенсивный интерес к уходу за ребенком, появление которого он, с другой стороны, бессознательно воспринимал как экзистенциальную угрозу, обращает наше внимание на описанную Khan (1968, 1972) динамику перверсии, как постоянно повторяющуюся неудачную попытку объединить Я и объект в ситуации «nursing», т. е. взаимной заботы.

Сексуальное переодевание пациента служило также метафорическому изображению своей архаической потребности в эмоциональном обращении. С одной стороны, он мог идентифицировать себя с соблазняющей матерью и в фантазиях возбуждать желание мужчин, встречаемых на улице, с другой – он мог, разочаровывая своих фантазируемых обожателей, для которых оставался недоступным, активно проецировать вовне пассивно испытывавшееся в детстве разочарование и, тем самым, отражать свою собственную потребность. В последующем онанировании перед зеркалом он мог удовлетворять собственную потребность относительно интроецированного фантазируемого объекта любви, на что затем реагировал сильным чувством вины.

Здесь становится отчетливым, что перверсный акт инсценирует преэдипальные объектные отношения, в которых хрупкое Я смешивается с объектом через идентификацию и проекцию. Перверсный акт превращает при этом диффузное интрапсихическое состояние в межличностный процесс, который может наблюдаться и контролироваться.

При этом я хотел бы различать две клинические картины. В доброкачественной перверсии можно распознать характер постоянного поиска любимого объекта. Акт трансвестизма, например, в таких случаях удается, он возможен, или гомосексуальные партнерские отношения длятся долгое время. При злокачественной перверсии, напротив, деструктивный момент преобладает как относительно партнера-сообщника или фетиша, так и относительно собственной Самости, которая должна прогрессивно уничтожаться, чтобы освободить Я от интроецированного враждебного объекта.

Симптоматическим выражением этого может иногда стать «неудавшийся» трансвестизм. Трансвестит представляет себя как карикатуру матери, которая воспринимается преимущественно как разрушительная. Это иллюстрирует следующий пример.

6-й пример

Пациент, начавший терапию в связи с невыносимым чувством изоляции и утраты работоспособности, переодевался вечерами, когда в особенности остро чувствовал свое одиночество, используя печную сажу как тушь для ресниц, бесформенные накидки и платки, превращаясь в неприглядную женщину, бродя затем в таком виде по темным улицам. В ходе терапии он вспомнил, что 5-летним мальчиком потерял глаз в результате небрежности отца. В рождественский вечер тот грубым тоном потребовал, чтобы он вымыл руки; в спешке он наткнулся на гвоздь, которым была укреплена дверная ручка. Это повреждение вызвало впоследствии сильное чувство неполноценности, усилившееся за счет соперничества с не ставшей инвалидом и поэтому более любимой родителями сестрой. Вначале ее платья служили ему для изменения своей идентичности. Его трансвеститный образ представлял не сестру, объект зависти, или соблазняющую мать, а олицетворял холодную невнимательную мать в уродливом образе.

Стабильное нарушение телесного Я, происшедшее в результате утраты глаза, воспринималось им как кастрация и означало глубокий нарцисстический шок. Оно нашло позже выражение также в перверсной половине расщепленного Я, в перверсном Я. Мать, которую он представлял в своем неприглядном переодевании, привела своей невнимательностью к потере глаза. Она сначала недостаточно внимательно, как за легким повреждением, ухаживала за тяжелой раной, обратилась к деревенскому врачу и затем в ближайшую университетскую клинику лишь когда глаз было уже невозможно спасти.