Поведенческое отреагирование деструктивных тенденций при злокачественной перверсии часто ведет к социальному самоубийству. Хорошим примером, привлекшим внимание несколько лет назад, является случай британского премьера Профьюмо. Еще один пример дает история жизни маркиза де Сада. При этом социальном самоубийстве в обществе, враждебно реагирующем на отклоняющееся от нормы проявление сексуальности, так же как при суицидных тенденциях депрессивных больных, речь идет о ставшей деструктивной агрессии против интернализованного, воспринимаемого враждебным объекта, как правило, матери.
Общество берет на себя затем в образе своих преследующих учреждений роль ранней матери и начинает соучаствовать в бессознательной динамике в поведении пациента.
Это становится отчетливым в следующем примере.
35-летний водитель грузовика направлен судом на терапию после возбуждения уголовного дела в связи с рядом актов эксгибиционизма.
Пациент рос как нежелательный последыш – его брат был старше на 9 лет – в сексуально враждебном окружении. Мать, «абсолютного диктатора», он воспринимал лишь как наказывающую или грозящую наказанием. Отец, депрессивный алкоголик, полностью находился в ее тени. Мальчиком пациенту было «неприятно» «касаться члена при мочеиспускании».
На неожиданную смерть брата – пациенту было 12 лет – он отреагировал резким снижением успеваемости в школе.
Четыре года спустя умерла мать пациента. «Мне все стало странно и нереально, и я не мог плакать. Мне казалось, что мое сердце окаменело. Я не мог посыпать песок на гроб матери».
Немного спустя отец сказал ему, что он был нежеланным ребенком и не должен был появляться на свет. Отец вскоре женился на домработнице, которая до этого поддерживала сексуальные отношения с пациентом.
Вся его жизнь была сплошной попыткой, будучи лишенным поддержки, установить адаптивный фасад нормальности и скрыть свой архаический экзистенциальный страх. Женился он, отбывая свой первый срок тюремного заключения, поскольку невеста «единственная не бросила его». Он нашел, что интеллектуально она ниже его запросов.
Акты эксгибиционизма пациента мы можем понимать как попытку защиты от деструктивных тенденций и связанного с ними архаического экзистенциального страха.
С одной стороны, он бессознательно идентифицировал себя с преследующей матерью, импульс к перверсным актам возникал ежемесячно, «как менструации у женщины», с другой – он провоцировал систематически свое преследование и утрату своего социального существования.
Как типичную пусковую ситуацию, больной описал вечерние встречи с коллегами по работе, с которыми он много пил, что помогало справиться с чувством бессилия и изоляции. В этой ситуации он слышал два внутренних голоса, позволяющих распознать расщепление Я. Один голос говорил: «Ты сумасшедший». Другой говорил: «Почему? Нет, это прекрасно и не является преступлением». Он мог заставить эти два голоса замолчать, лишь когда говорил: «Сейчас я это сделаю». Акт эксгибиционизма здесь – отчетливая попытка поведенчески отреагировать на угрожаемую давлением архаического страха дезинтеграцию Я.
Технику этой попытки защиты мы можем описать следующим образом: пациент, чье слабое, хрупкое Я не может ни артикулировать, ни интегрировать опыт покинутости, непосильной, ставшей деструктивной, агрессии, бессилия и фантазий мести, пользуется эксгибиционным поведением, чтобы вызвать в своих объектах это состояние внутреннего напряжения, замешательства, возмущения и беспомощности, чтобы сделать их тем самым доступными контролю.
При этом он идентифицирует себя со встречным, который своей реакцией на демонстрируемые гениталии должен воспроизвести его собственное внутреннее состояние. С другой стороны, он проецирует преследующую мать на своего встречного, пугая, одновременно нападая и контролируя ее.
Это описанное здесь, отреагированное с помощью идентификации и проекции в реальности смешение представлений о себе и объекте носит, с моей точки зрения, психотический характер. Оно может пониматься как вызванная специфическими пусковыми ситуациями внезапная потеря контроля Я, как я это описал, в частности, на примере внезапного прорыва деструктивной агрессии (Ammon, 1969a).
Пациент описал динамику своей конфликтной ситуации следующими словами: «Я впадаю из одной крайности в другую, из состояния бессилия и пассивной подчиняемости я попадаю в преувеличенную активность, не имея возможности контролировать переходный период и найти, что надо делать».