Динамическая сущность характерологии В. О. Пелевина

Полезными для объективного исследовании характерологии, теоретической основой исследования мы считаем труды С. С. Аверинцева, Аристотеля, М. М. Бахтина, С. Г. Бочарова, И. Ф. Волкова, Л. Я. Гинзбург, В. А. Грехнева, Д. Дидро, Н. В. Драгомирецкой, М. С. Каган, В. В. Кожинова, Конфуция, Г.Э. Лессинга. Но не стоит рассчитывать на полнейшее описание характерологии В. О. Пелевина «традиционным» методологическим и теоретическим арсеналом авторитетных работ прошлого, ограничивать себя трудами только известных литературоведов, философов, психологов, так как они создавались на основе всё более устаревающих научных представлений о человеке и мире, и в целом являются развёрнутыми формулировками современных устоявшихся определений, что такое «литературный характер», «герой», «образ». Кроме того, подавляющее большинство известных авторитетных работ основано на «европейском» литературном материале и, следовательно, нельзя быть уверенным в их «избыточности» при анализе произведений восточной литературы, и, в частности творчества В. О. Пелевина, который увлечён восточными моделями человека, восточной культурой. Кроме того, известно, что общенаучная картина мира имеет тенденцию эволюционировать. Таким образом, открытия в творчестве Пелевина, в его характерологии могут оказаться довольно неожиданными, не поддающимися описанию известными понятиями, не подходить под существующие категории, классификации. До сих пор наука не может с полной ответственностью, детально обосновать природу окружающего человека мира и его самого, его характера. Речь идёт и о налаживании определённого научного метода. Возможно, то, что сейчас предлагает академическая наука, это неполное знание. В художественной форме Пелевин излагает эту мысль так: «Эпоха и жизнь были настолько абсурдны в своих глубинах, а экономика и бизнес до такой степени зависели от чёрт знает чего, что любой человек, принимавший решения на основе трезвого анализа, делался похож на дурня, пытающегося кататься на коньках во время пятибалльного шторма. Мало того, что у несчастного не оказывалось под ногами ожидаемой опоры, сами инструменты, с помощью которых он собирался перегнать остальных, становились гирями, тянувшими его ко дну. Вместе с тем, повсюду были развешаны правила катания на льду…» [15, 26].

С незапамятных времён существуют различные виды искусства, мифы, эзотерика, мистицизм, религиозные учения, метафизика – ненаучные способыпостижения мира. Это тоже источники информации о мире, так или иначе уже прошедшие проверку временем, возможно, не до конца разгаданные. Принимая во внимание тяготение В. О. Пелевина к древним и средневековым восточным, эзотерическим учениям (различные школы буддизма, суфизм, цигун, каббала, мистицизм), будет целесообразно и продуктивно подключить для исследования характерологии писателя восточные и эзотерические представления о человеке. Тематика и образы суфизма использованы Пелевиным в «Принце Госплана» (разговор Саши Лапина с Аббасом), в «Асассине» из сборника «П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана». Древнекитайский оракул «Книга перемен» использовался в «Числах», в романе «S.N.U.F.F.». Древневосточной тематикой, средневековой китайской философией, её образами пестрит практически всё творчество В. О. Пелевина: буддист Гиреев в «Generation ‘П’», путеводитель по железным дорогам Индии, найденный Андреем в «Жёлтой стреле» и так далее. Об этом писал и А. Немзер:

«Буддизм, теория информации, юнгианство, структуралистский анализ мифа, оккультизм, кастанедовщина – чуть не все модные интеллектуальные заморочки перепеты им на язык родных осин» [162].