Династические войны Средневековья

Согласно «Старой хронике Слаланда», герцог во время мира под надуманным предлогом захватил своего брата, «когда же никто за короля не выступил, герцог передал его какому-то своему воину, который звался Туко Босте, чтобы он сторожил его. Воин же таким образом вопросил герцога: “Куда прикажешь проводить короля, брата твоего?” Тот же ответил: “Веди его, куда захочешь и сделай то, что можешь”». Эрика посадили в барку и отвезли недалеко от города: когда он понял, что его собираются убить, то обратился к сопровождавшим его людям с просьбой, чтобы они позвали священника, прежде чем убьют его. После того как к Эрику привели пресвитера, совершившего исповедь, «слуги сатаны» схватили короля, притащили к морскому берегу, обезглавили и бросили в пучину. По прошествии нескольких недель найденное рыбаками тело было доставлено в город и погребено в монастырской церкви. Когда его младший брат Христофор стал королем Дании (1252–1259), то велел перезахоронить его с почетом, достойным королевского погребения. «Известно, что исполнителям казни короля столь достойным образом возмездие через некоторое время последовало, что не один из них [в живых] не остался, но все наихудшей смертью свою жизнь завершили», – говорится в хронике[523]. В этом сюжете, где также прослеживается влияние стереотипа правителя-мученика, ответственность за содеянное падает не на инициатора преступления Авеля, отношение к которому нейтрально, а на непосредственных исполнителей убийства. Зато в шведской рифмованной «Хронике Эрика», составленной в 1320-х гг., этот сюжет был интерпретирован уже с агиографической точки зрения, предполагавшей прославление убитого и наказание для братоубийцы:

Начались в Дании смутные годы.
Конунг Эрик, из Рингстада родом,
был там жестоко и подло убит,
братьями преданный, в землю зарыт.
Герцог Авель средь них одного
звали. По плану и воле его
Эрик утоплен в заливе был Сле.
Горе тому, чьи мысли о зле!
Вытащил бедный рыбак проплывавший
труп, под водою долго лежавший.
К берегу с телом направил челнок.
Слез удержать по пути он не смог.
Каждый, кто тело нес, провожал,
В память усопшего свечку держал.
Ангел небесный на землю слетел
к Эрика гробу. Так Бог захотел!
Взят он на небо и стал он святым.
После него был конунгом Авель.
Был он убит и мир наш оставил.
Фризы его зарубили в сраженье.
Мало в аду, знать ему утешенья.
Жил на земле он так, что, конечно,
адов огонь терпеть ему вечно[524]

.

Интерпретацию феноменов братоубийства в Норвегии и Дании в ряде случаев можно назвать нейтральной, но с усилением позиций католичества и последующим формированием представлений о правителе-мученике оно постепенно трансформируется в сторону негативной оценки, хотя хронисты не всегда последовательно следуют этой тенденции. Даже в Дании, где на репрезентации феномена братоубийства сказалось формирование культа правителя-мученика Кнута Лаварда, данная тенденция не выдерживается до конца под влиянием политической конъюнктуры.

Хотя рассмотренные сюжеты отнюдь не исчерпывают всех фактов источников, равно как и всех культурно-исторических аспектов проблемы, оставляя место для более глубоких исследований, они дают основание утверждать, что братоубийство не являлось экстраординарным явлением в политической практике скандинавских королевств. Вопреки христианскому вероучению, как инструмент борьбы за власть оно использовалось в самых разных политических целях, при этом не оказывая заметного влияния на легитимность их инициатора. Таким образом, результаты, полученные в ходе этого экскурса, позволяют адекватно интерпретировать тот пассаж «Пряди об Эймунде», в котором главный герой ставит перед конунгом Ярицлейвом вопрос о физическом устранении его соперника и получает уклончивый и безразличный ответ. И вопрос Эймунда, и ответ Ярицлейва органично вписываются в политическую практику средневековой Скандинавии. Создателям «Пряди», приписавшим Эймунду столь провокационное предложение, оно должно было представляться естественным разрешением междукняжеского конфликта.