Династия. Белая Кость

Рыцари уложили тела на телегу, укрыли рогожей и развернули лошадь. Наблюдая за ними, Рэн думал о человеке, который сидит сейчас в клетке и шарит глазами по толпе, выискивая своих родных. Он умрёт от холода, голода и жажды, уверенный, что его бросили. Похоронили заживо.

Теперь шум приближался. Выродки выехали на дорогу и швырнули к ногам Рэна двоих мужиков, одетых в гамбезоны. Один босой: башмаки снял, а натянуть сапоги не успел.

Не пытаясь подняться, мужики озирались и скалились как волки. Одичавшие взгляды, кудлатые бороды, всклокоченные волосы.

Рыцари рывком поставили их перед Рэном на колени.

– Милорд, смилуйтесь, – промямлил тот, что помоложе. – Как перед богом клянусь, никого и пальцем больше не трону.

Рэн вытащил из ножен меч. Лейза отвернулась. Айвиль свёл брови.

Мужики протянули к Рэну руки, поползли к нему:

– Помилуйте нас… Помилуйте…

Других слов они явно не знали.

Рэн снёс молодому убийце голову одним верным ударом. Следуя за движением меча, волчком крутанулся вокруг себя и срубил голову второму мужику. Тот даже не успел понять, что происходит, – умолк, не закончив фразу.

– Можно было отвести их в деревню, – произнёс Айвиль, с задумчивым видом почёсывая щетину на подбородке. – Там бы их судили и отправили на поле Мертвецов.

– По-вашему, они не совершили ничего ужасного? – спросил Рэн, ожидая, когда эсквайр вытрет клинок. – Казнить вроде бы не за что, и отпускать нельзя? Вы говорили, что только таких запирают в клетку.

– Крестьяне убили других крестьян – за такое не рубят головы. Повторю: мне не нравится всё, что касается церковного суда. Но в данном случае клетка – справедливое наказание.

Рэн кивком указал на обезглавленные трупы:

– Я их помиловал. – Вложил меч в ножны и, держась за луку седла, запрыгнул на коня.

~ 12 ~

Янара сунула Люте в руки скомканную нижнюю рубаху:

– Спрячь. Постираешь ночью, чтобы никто не видел.

Старуха кивнула:

– Никто не увидит, миледи. Не волнуйтесь.

Закрыв за ней дверь, Янара посмотрела на вторую служанку, суетящуюся возле кровати.

Люта и Лита – сёстры-близняшки – жили в замке с рождения. Прислуживали отцу герцогини, потом герцогине, матери Холафа. Последние три года скрашивали одиночество Янары. Вместе с ней вышивали и шили, тайком приносили книги из библиотеки и слушали раскрыв рты, как она читает. Обрабатывали на её спине раны после порки. Плакали, когда хотелось плакать ей, и пели, когда Мэриты отлучались из крепости.

Наблюдая, как Лита замывает пятно крови на матрасе, Янара подавила тяжёлый вздох. Глупая затея… Глупая и опасная! Если не сейчас, то через три-четыре месяца Холаф и его отец узнают, что она водила их за нос. Какое наказание ожидает её за ложь? Разденут донага и будут хлестать плетью, пока она не потеряет сознание. Потом сбросят в темницу, расположенную под угловой башней. Так поступили со старостой одной из деревень, когда его уличили в обмане. В чём заключался его обман, никто не знал. Господа не посвящали слуг в подробности. Просто собрали во дворе обитателей замка и предупредили, что всякого, кто опустится до лжи, ждёт такая же участь. Люта и Лита догадались, что задумала Янара, и всё равно решили ей помочь.

Вдалеке взревел боевой рог. Послышалось бренчание цепей. Стражники опускают подъёмный мост… Янара в ужасе приникла ухом к пергаменту, закрывающему оконный проём. Неужели едет Холаф? О господи! Хоть бы не он! Холаф пренебрегал многими правилами, не отличался чистоплотностью и брал жену, когда хотел. Его вряд ли остановит ложь о беременности. Тут-то всё и раскроется.

– Иди на лестницу, – велела Янара старухе. – Если господин надумает прийти ко мне, скажи ему…

Лита вытерла мыльные руки о передник, заправила под чепец седые космы и уставилась на хозяйку, ожидая окончания приказа.

Янара провела ладонью по лицу, не в силах сдерживать дрожь в пальцах:

– Беги на кухню и принеси нож.

Накинув одеяло на матрас, Лита ногой затолкала ушат с водой под кровать и с понурым видом удалилась.

Обхватив себя за плечи, Янара принялась мерить шагами опочивальню. В монастыре ей говорили: «Будь покорной мужу». Она покорялась. «Будь верной». Даже в самые мрачные дни она не помышляла о другом мужчине. «Люби и почитай». А вот с этим не сложилось. Невозможно любить и уважать человека, который превращает тебя в грязное и ничтожное существо. Убить мужа и свёкра не получится. Злости хватит. Сил и умения – нет. Но уйти из этой жизни с достоинством она найдёт в себе силы. И пусть Бог осуждает такие поступки, пусть люди сочтут её грешницей, она не станет исполнять желания подонков и с того света, из преисподней, призовёт их к ответу.

На крепость обрушилась какофония звуков: стук и скрип, унылый цокот копыт и лязг металла. Янара вновь приникла ухом к пергаменту. Ни залихватского свиста, каким обычно отмечал Холаф своё возвращение домой. Ни смеха рыцарей, предвкушающих трапезу. Мэрит-старший не щёлкает плетью, поторапливая конюхов и слуг.

– Миледи…

Янара обернулась. Ей хватило одного взгляда на стоящих у порога служанок, чтобы понять: Бог внял её мольбам.