Династия Бернадотов: короли, принцы и прочие…

Главу о Густаве V не напишешь, не сделав длинного отступления о Виктории. Эта воспитанная в строгости, поначалу круглощекая немецкая принцесса училась вести светскую беседу, расхаживая среди стульев и благовоспитанно с оными разговаривая. Она обожала животных и терпеть не могла охоту. Наверняка требовался немалый кураж, чтобы приводить с собой двух собак на «Дротт», любимую яхту свекра, где ради такого случая насыпали на палубе кучу песку. Хорошая пианистка, она могла сыграть в фортепианном переложении целую вагнеровскую оперу на одном из первоклассных роялей, которые распорядилась расставить всюду, где жила. Суровое воспитание и импозантная внешность помогали ей при желании держаться воистину царственно.

В 1882 году, в возрасте двадцати лет, она родила Густава Адольфа, два года спустя — Вильгельма, а в 1889-м — Эрика. Последняя беременность оказалась тяжелой, и применение сильнодействующих лекарств как до, так и во время родов нанесло ребенку непоправимый вред. Он страдал эпилепсией, нарушениями в развитии и стал одной из фигур умолчания в шведской королевской истории; в конце концов его поселили под присмотром в усадьбе неподалеку от Стокгольма, где ему предположительно жилось лучше, чем иным товарищам по несчастью. Но все равно это трагично. Матери не было у его смертного одра. Впоследствии она драматически живописала придворным дамам, как спешила в Дроттнингхольм, где лежал больной принц Эрик, а когда наконец добралась, мост оказался разведен, и потому она опоздала. В этом рассказе, по всей вероятности, кроется не что иное, как оправдание безнадежности и чувства вины. Жалость вызывает больше она, чем он; ему, наверно, было лучше со специальными надзирателями, нежели с матерью.

Браки между диаметрально противоположными личностями бывают вполне удачными, но комбинация Густав — Виктория оказалась не слишком хорошей: он весьма вялый и пассивный, она энергичная, волевая и нетерпеливая. «При всех ее добрых намерениях договориться с ней было очень трудно», — сказал много лет спустя один из ее внуков. Впрочем, нельзя утверждать, что во время Первой мировой войны она отличалась добрыми намерениями, — по крайней мере нельзя со шведской точки зрения. А ведь она была шведской королевой.

Ездила Виктория на специально изготовленных автомобилях марки «Мерседес» с высокой крышей, чтобы с удобством сидеть на заднем сиденье в большой шляпе (если снять шляпу, то, разумеется, очень непросто снова надеть ее, не попортив прическу). Автомобили были оснащены системой сигнализации, так что она могла «дирижировать» шофером, указывая ему, когда трогать с места, останавливаться, обгонять, прибавлять скорость, поворачивать направо или налево, — поскольку же она сама умела управлять лишь конным экипажем, бедняга шофер, понятно, волей-неволей пренебрегал большинством приказаний. Впереди сидел лакей, подававший особый сигнал о приближении королевы, и горе дежурным офицерам, если почетный караул не выполнял положенных артикулов, когда в Тронгсунде или на Стурчюркубринкен раздавался означенный сигнал. «Нередко она была невероятно сурова и резка, семейство и двор трепетали», — говорит ее внук Леннарт, в то же время отмечая, что она непременно выказывала искреннюю благодарность тем, кто хорошо выполнял ту или иную работу.

Королеву Викторию можно попросту назвать двуликим Янусом; она была крайне капризна, и принц Леннарт, который общался с нею больше всех, снабжал двоюродных братьев и сестер информацией насчет ее настроений. Она могла быть очаровательной, любезной, тщательно следила, чтобы дети выказывали уважение к прислуге, умела обаять политиков, чьи взгляды на самом деле считала предательскими. Но могла и преследовать офицеров, не отдавших ей честь, когда она проезжала в карете по городу, или посадить под арест часовых, которые не сделали «на караул», когда она в двадцатый раз проходила мимо в Дроттнингхольме. Виктория вообще питала пристрастие ко всему военному, типично по-немецки, как было принято в то время, и охотно носила жакет, который на самом деле был офицерским френчем Свейской лейб-гвардии. Во время визита в Штеттин[45] она появилась в мундире полковника местного пехотного полка, сначала верхом, затем спешившись, поскольку немецкая лошадь оказалась столь же норовистой, сколь и шведский народ. На фото все это выглядит чрезвычайно странно, хотя в ту эпоху никого не удивляло — многие другие августейшие дамы имели чин почетных полковников и появлялись верхом или «в пешем строю», одетые в изящные мундиры. В ходе визита в Штеттин шведские офицеры, кстати, обнаружили, что официально исполнявшийся немецкий армейский марш идентичен посланию Бельмана[46] «Гордый город»; и оный марш с триумфом вернулся в Швецию.