Когда в Палестине Филометора постигла скоропостижная смерть, Клеопатра II осталась царицей в Египте вместе с сыном, юным Птолемеем, который в последний год или годы жизни Филометора занимал вместе с отцом трон как соправитель. Однако не было никакой надежды сохранить египетский трон для ребенка, когда его видавший виды дядя Птолемей Брат только и дожидался у себя в Кирене, когда ему представится первая же благоприятная возможность захватить наследство. По отрывочным фрагментам из сочинений античных историков нельзя составить сколько-нибудь последовательную картину событий, которые привели Птолемея Брата на трон. Египет в тот момент имел недостаточное количество войск, так как большая часть египетской армии отправилась с Филометором в Сирию, и вскоре после смерти царя это войско прекратило существование как организованная единица. Мальчик-царь Деметрий II, представитель династии Селевкидов, или те, кто осуществлял власть от его имени, не упустил шанса уничтожить это орудие египетской защиты и господства. Они добились того, что воины Филометора поступили на службу к Селевкидам или как можно быстрее убрались в Египет. От завоеваний Филометора в Сирии ничего не осталось. Теперь, без сомнения, Селевкиды снова овладели Келесирией; африканские слоны Птолемея остались в руках селевкидского царя. Жители Александрии, очевидно, разделились на две партии — приверженцев Клеопатры и ее сына и сторонников Птолемея Брата, стремившихся вернуть его в Египет. Евреи поддерживали Клеопатру. Находившимися в распоряжении Клеопатры войсками командовали два офицера, евреи по национальности, Ония и Досифей. Это не сделало ее более популярной в Александрии. В Кирену прибыло посольство, чтобы призвать Брата вернуться и занять египетский трон. Римский аристократ Луций Минуций Терм, давнишний сторонник Брата, в те дни находился в Александрии, и наверняка не случайно. Нам неизвестно, имели ли место серьезные сражения между войсками Онии, введенными в Александрию, и силами Брата. По словам Юстина, Брат воцарился «без борьбы» (sine certamine). Он принял имя Эвергет, связанное с его прославленным предком Птолемеем III. По соглашению, Клеопатра, вдова Филометора, должна была стать женой своего младшего брата. Она не могла согласиться на это, не оговорив сперва будущее положение своего сына, — очевидно, он должен был остаться соправителем. Как бы то ни было, Эвергет II упростил дело, приказав умертвить племянника, — он был «убит на руках матери на свадебном пиру», пишет Юстин, но возможно, что это всего лишь эффектное преувеличение ради красного словца, что вполне в стиле Юстина[602]
.Эвергет имел большой зуб на евреев, поддержавших Филометора и Клеопатру. Иосиф Флавий рассказывает историю об Эвергете после его возвращения в Александрию, которая согласно Третьей книги Маккавейской относится к Птолемею IV. Царь приказал затоптать толпу евреев слонами, но те напали на царских людей. Прекратить борьбу с евреями, по словам Иосифа, Эвергета убедило заступничество его любовницы, которая в одном тексте называется Итакой, а в другом Ириной. Александрийские евреи ежегодно отмечали праздник в память о своем избавлении.
Картуши Птолемея VII Эвергета II
Все наши древние письменные источники изображают Эвергета II чудовищем отвратительной наружности, беспощадным в своей мстительности. Как известно, он был чрезвычайно тучен, отчего в Александрии его прозвали Фискон («Пузо»). Посидоний, чей учитель Панетий видел Эвергета в Александрии, подтверждает его патологическую полноту[603]
. Юстин добавляет, что он любил носить одеяния из прозрачной ткани, сквозь которую просвечивало его распухшее тело во всем его уродстве, еще более отталкивающем, чем если оно было бы обнажено[604]. Наши источники также рассказывают, как кровожадно он преследовал всех, кого подозревал в неверности, — о казнях, изгнаниях, повсеместных конфискациях, даже резне александрийцев, которую устроили его наемники.Вероятно, он был особенно безжалостен с александрийской интеллигенцией. Многие из ее представителей были приверженцами Филометора, и Эвергет считал их своими врагами. Многие ученые и художники, связанные с Музеем, рассеялись по греческим землям, либо сбежав, либо оказавшись в изгнании, и дали начало ренессансу в тех местах, куда пришли, — так утверждал историк, живший в царстве Птолемеев, Менекл из Барки. Это не значит, что Эвергет II был враждебен греческой культуре как таковой. Он сам стремился занять место среди греческих авторов и оставил после себя книгу воспоминаний, в которой среди прочего описывает чудачества своего дяди Антиоха Епифана.