Династия Романовых

Известно, что в войске грозного атамана С. Разина было два струга (плоскодонное судно), на которых плыли два самозванца, якобы примкнувших к движению, – один из них выдавал себя за царевича Алексея Алексеевича, другой – за опального патриарха Никона. По предположению писателя и историка В. Буганова, какого-то определенного лица, постоянно выдававшего себя за царевича Алексея, не существовало. Согласно его версии, роль царевича Алексея поначалу играл молодой князь Андрей, сын князя Камбулата Пшимаховича Черкасского, кабардинского мурзы. Князь Андрей был крещен в православную веру, попал в плен к Разину при взятии Астрахани. Разин, продвигаясь вверх по Волге, вез его с собой, поместив князя на отдельном струге, приказав обить судно красным бархатом. Мнимый царевич должен был служить, и служил не по своей воле, конечно, символом «законного» государя, которому даже присягали в уездах, охваченных восстанием. Впоследствии роль «царевича Алексея Алексеевича», вероятнее всего, играл казак Максим Осипов, сподвижник Степана Разина. Однако точных сведений о самозванце нет. Историки так и не пришли к единому мнению относительно того, кем на самом деле был лже-Алексей, когда точно и как он «проявился», сколь долго пребывал среди разинцев и что с ним сталось после их разгрома.

О лжецаревиче известно лишь то, что он был российским подданным, восточным славянином (русским или украинцем), на момент «проявления» – бродягой. Можно полагать, что его самозванство обусловлено в значительной степени теми же обстоятельствами, что подтолкнули Разина, донских казаков и «голытьбу» к восстанию. Поводом для их мятежа был слух о боярском заговоре против царя. Якобы царицу Марию Милославскую, царевичей Симеона и Алексея Алексеевичей пытались отравить придворные из бояр. Разин поверил в это и объявил себя мстителем и защитником монарха. О том, что царь нуждается в защите, Разин говорил в апреле 1670 года, и тогда же из его уст впервые прозвучал призыв «итти в Русь против государевых неприятелей и изменников». При этом повстанцы были уверены, что Разин ведет их на Москву не по собственной прихоти, а «по государеву указу». Да и сам предводитель, судя по всему, был тоже в этом уверен. Дело в том, что этой же весной на Дон привезли фальшивую царскую грамоту. Разин и его соратники приняли ее как настоящую, обнаружив в ней просьбу-приказ отправиться к царю «на службу, потому что у нево, великого государя, царевичев не стала и от них, изменников бояр». Этот приказ мог быть прислан вместе с письмом, написанным якобы лично патриархом Никоном. Повстанцы позднее говорили: «Никон де патриарх к Стеньке Разину на Дон писал, чтобы он, Стенька, собрался с воровскими казаками, шол на бояр к Москве, а ево де, Никона, бояря согнали с Москвы напрасно». Самозванный «царевич», которого в глаза никто не видел, был всего лишь знаменем, именем которого Стенька Разин чинил разбой и исчез так же загадочно, как и появился. Однако его эстафету подхватил объявившийся позднее младший брат «царевич» Симеон.

Лжецаревичем Симеоном II оказался некий выходец из Варшавы, объявивший себя в Запорожской Сечи сыном царя Алексея Михайловича Романова. Самозванец Лжесимеон II, по показаниям, данным под пыткой, на самом деле был Семеном Ивановичем Воробьевым, подданным князя Д. Вишневецкого, сыном варшавского мещанина, перешедшего в Варшаву из Лохвицы. Имя умершего в младенчестве царевича Симеона Алексеевича (1665—1669) он принял по инициативе соратника С. Разина Ивана Миуского (Миуски), после чего в 1673 году отправился в Запорожье, к кошевому Ивану Сирко. Вот как описывается появление самозванца на Запорожье: «В тот час, в веденье всех козаков, приехал на конях, называясь быти царевич, и стал на том месте, где Косагов великого государя с ратными людьми стоял, до приходу Сиркова. На вид этот человек хорош и тонок, долголиц, не румян и не русян, несколько смугловат, малоразговорчив, очень молод, всего около 15 лет, на теле имеет какие-то два знамени – орлы да сабли кривые; одет в зеленый, подшитый лисицами, кафтанец; с ним прибыло восемь человек донцев с вождем Иваном Миюсским, хохлачем по рождению. Миюсский под клятвой сказал запорожскому судье, будто у называющегося царевичем на правом плече и на руке есть знамя, похожее на царский венец».