Династия

Когда повозка тронулась с места, они с Дженкином вернулись к своим уютным креслам. Поль и Анна, которых Томас спустил на пол, отошли в уголок, где у Анны стояла игрушечная лошадка. Они начали тихо играть, сначала немного смущаясь, но потом уже болтая и чувствуя себя намного свободнее. Двухлетняя Анна была очень развитой девочкой, смелой и умной, поэтому четырехлетний Поль не посчитал ниже своего достоинства играть с такой малышкой.

— Я как раз думала о том, что вы говорили по поводу более близких связей наших семейств, — начала Элеонора.

— Да? — нетерпеливо ответил Дженкин. — Вы говорите о госпоже Маргарет…

— Нет. Я говорю о союзе, который уже складывается без нашего вмешательства.

Она многозначительно посмотрела на детей, игравших в углу. Дженкин проследил за ее взглядом, и его лицо выразило понимание: Элеонора предложила союз гораздо более важный, чем брак Маргарет и Генри, младших детей, чьи судьбы не играли большой роли. Если Сесиль и Томас не будут иметь сыновей, что казалось вероятным, так как Сесиль родила только двух детей за четыре года брака, да еще и девочек, которые выживают чаще мальчиков, то Анна станет наследницей всех поместий Дженкина. Поль Морланд же, первенец-внук Эдуарда — первенца Элеоноры, был законным наследником всего огромного состояния Морландов. Если эти дети свяжут свои судьбы, то все богатство окажется в одних надежных руках.

Такое предложение не могло не польстить самолюбию Дженкина. Социальное положение Морландов было несравненно выше положения его семьи, поэтому брак Поля Морланда оказывался вопросом гораздо более важным, чем брак Анны Баттс, даже если она и не окажется наследницей. Поль Морланд был обречен на то, чтобы однажды стать важной персоной. Предложить заключить такой союз значило оказать большую честь Дженкину, чего он не ожидал. Кроме того, подобное предложение, исходившее от Элеоноры, доказывало ему, что она действительно не хотела расставаться со своей внучкой еще год, а не пренебрегла его сыном, как недостойной партией.

Однако он не знал, что Элеонора с такой легкостью говорила об этом союзе, потому что он был делом отдаленного будущего. Пообещать брак между детьми, которые еще были крошками, куда легче, чем отказать Генри в руке Маргарет, которая уже созрела для брака. Кроме того, Элеонора вполне могла бы и расторгнуть обещанный союз, если бы посчитала нужным. Обручение в глазах церкви было таким же незыблемым, как брак, не имевшим обратной силы, но если в твоем кармане звенела монета, а сам ты обладал властью и влиянием, то заставить молчать голос неспокойной совести было легко. Достаточно иметь золото, чтобы купить папское разрешение на новый союз. Короли постоянно нарушали договоренности, которые касались обручений в детском возрасте, так что и Элеоноре это не возбранялось.

Дети продолжали играть, не подозревая, какие планы строятся на их счет и героями каких жизненных хитросплетений им предстояло стать. Элеонора и Дженкин поговорили о делах еще немного. До того как день угас, они пришли к соглашению, что обручение должно состояться сразу после окончания праздника Тела Христова.

— Ну, а саму свадьбу сыграем, как только Анна станет достаточно взрослой, — вопросительно сказал Дженкин, и в его голосе прозвучала надежда.

Это означало, что Анна могла быть выдана замуж уже в двенадцать лет.

— Пока ей не исполнится четырнадцать, — твердо ответила Элеонора. — Я уверена, что заключать брак раньше, чем девице исполнится четырнадцать лет, просто глупо.

Дженкин согласился, и оба остались довольны. Свадьба должна была состояться через двенадцать лет, а за двенадцать лет многое могло случиться.

Следующий день был посвящен более серьезным мероприятиям в программе празднования: все известные люди, принимавшие участие в подготовке торжеств, должны были пройти в церемониальном шествии. Оно начиналось у церкви Святой Троицы, той, в которой Морланды женились, в которой их отпевали с тех самых пор, как Элеонора приехала в Йорк. Затем процессия двигалась через весь город. Во главе шествия несли крест, за ним следовал хор, поющий гимн, а дальше шли представители торговых гильдий со своими флагами и эмблемами. Текстильщики по традиции замыкали шествие. Фигура Эдуарда хорошо выделялась на общем фоне: он был высоким и стройным, в длинном платье, отороченном мехом и подбитом в плечах, и в большой шляпе, украшенной драгоценной брошью, на его груди красовалась широкая, в два дюйма толщиной, золотая цепь.

За торговцами шли представители религиозных братств: святой Екатерины, святого Слова и других. Здесь же можно было увидеть людей, которых поддерживали в том или ином религиозном братстве, стариков, сирот или калек.