Динка прощается с детством

- А Малайка, или этот Иван Иванович, ничего не говорил тебе, Лень? Может, приедет к нам Лина? - вдруг спросила Динка.

- Нет, - сказал Леня. - Лина не может приехать сейчас, ее приезд мог бы послужить ниточкой для полиции. Да! - вдруг вспомнил Леня. - Через недельку оттуда должен приехать один железнодорожник...

- К нам, на хутор? - оживилась Динка.

- Да, он привезет шрифт. Его нужно будет срочно переправить в город... Но это еще не скоро, я думаю, мама вернется к тому времени, - сказал Леня.

- Но почему мама ничего, совсем ничего не пишет о папе? Ведь она уже видела его, хоть одно свидание уже во всяком случае было... - снова заволновалась Мышка.

- А может, в письме нельзя писать. Может, что-нибудь такое, чего нельзя? предположила Динка.

Леня встал и, потянувшись, хрустнул пальцами.

- Я поеду, - решительно заявил он. - Если завтра не будет письма, я поеду!

- А завтра воскресенье и почта закрыта, но я отвезу вас на станцию и постараюсь повидать Почтового Голубя. У тебя, Мышка, длинный день завтра? спросила Динка.

- Да, конечно, я вернусь с вечерним поездом, но Леня, может, приедет раньше?

- Да, я постараюсь поскорей вернуться, хотя мало ли что могло случиться За это время... На заводе Гретера и Криванека ожидалась забастовка. Ну и чудак, на самом деле, этот Андрей! Как это уехать и не сказать даже хоть коротенько, что делается в "Арсенале" и вообще... Я просто удивляюсь ему! - с досадой сказал Леня.

- Не сказал - значит, ничего нет серьезного, иначе он так не уехал бы, хоть и расстроился, - чувствуя потребность защитить товарища, буркнула Динка.

Мышка махнула рукой.

- Вообще, Динка, ты пользуешься своим влиянием на него и заставляешь его делать какие-то глупости! Ты меня извини, но противно смотреть, как этот серьезный и неглупый человек бросается, чтобы исполнить любой твой каприз! Я понимаю, что вы давно дружите, что он тебя очень любит, но тем более, Дина, стыдно тебе набивать его голову всяким вздором и делать из него какого-то дурачка, тогда как он совсем другой человек в "Арсенале", рядом с такими людьми, как его отец, как Боженко...

- Боженко очень дорожит им... - вставил Леня, неодобрительно глядя на Динку.

- А что я делаю? Что я особенного делаю? - возмутилась Динка. - Я только делюсь с ним всем, что у меня на душе... Мне же не с кем даже поговорить!..

- А о чем тебе говорить? Ты живешь, Дина, как во сне. В каком-то кошмарном сне, где вечно фигурируют то кулаки, то убийцы, которых нужно немедленно перестрелять. Я понимаю, что тебе жалко Иоську, жалко Федорку, и ты бросаешься всем на выручку, но, честное слово, Динка, есть более серьезные вещи, и человек, которому пятнадцать лет, не должен уже бросаться очертя голову во всякие приключения. И тем более не должен из-за пустяков отвлекать от этого дела своих друзей... - Мышка говорила много, горячо, с искренним негодованием.

Леня понимал, что она права, но он с тревогой смотрел на свою Макаку, которая слушала молча, словно впитывала каждое слово сестры, иногда взглядывая на него, Леню...

И он не выдержал:

- Ну, ну, Мышка... Ты очень преувеличиваешь все! Дружба есть дружба...

Динка порывисто поднялась с места.

- Не защищай! - горько сказала она. - Не в этом главное. Она минутку помедлила.

- Главное то, что я одна... И никто на свете, кроме Хохолка, не может понять меня. Ты, Мышка, давно уже Васина, а Леня - мамин. И я одна...

Она выбежала из комнаты, хлопнув дверью, н через минуту до огорошенных ее словами Лени и Мышки донесся топот копыт...

- Вперед, Прима! Вперед!..

Глава двадцать третья

ВО ПОЛЕ БЕРЕЗА СТОЯЛА...

Поле, поле... Бескрайнее поле, засеянное густым низкорослым овсом... Панское поле и панский овес. Отборные семена брошены в рыхлую землю, а все же при свете месяца горят в нем, как огоньки, красные цветочки сорняка, а на меже синеют васильки. Налетит ночной ветерок, пронесется над овсами с сухим звоном, потревожит в гнездах птиц, пробегут по земле перепелки, выглянут из овса заячьи уши, и снова тихо, только сухой звон от желтеющих колосьев. Не слышно и топота, мягко ступают на пыльной дороге копыта Примы. Не управляет лошадью хозяйка, и, добравшись до зеленого островка, где стоит в поле одинокая береза, щиплет густую траву Прима, смачно пережевывает ее крепкими зубами и, подняв голову, ждет, словно хочет спросить:

"Куда едем и не пора ли домой вернуться?"

Нет, не пора... Бросив поводья и держась за гриву, Динка мягко сползает на землю и, прислонившись к теплому боку Примы, долго-долго стоит задумавшись. Много надо сил, чтобы жить на свете своим умом, да еще если слушаться своего сердца и своей совести. Куда летит камень, не думаешь, а попадет в тебя узнаешь.