Динка прощается с детством

— Нет… В тот раз не взяли его. Дома был… И чемоданчик свой он у нас оставил. «Пускай, говорит, до времени побудет». Его на заводе арестовали. У него там дружки между рабочими были, ну, они, конечно, все за революцию толковали, а один возьми да выдай… — сказал Ухо. — Мы его после пришили, шкуру. Ну да что ж, когда поздно уж было, — мрачно добавил Жук.

За столом все замолчали.

— Мы Конраду передачу носили… А раз пришли — всё… Нету его, помер… тихо сказал Ухо, и его скуластое лицо сморщилось.

— Не помер, а забили… — снова резко уточнил Жук. — Ну, да за нами не пропадет! Посчитаемся… — угрюмо добавил он со своей неприятной, хищной улыбкой.

«Этот посчитается…» — отводя от него глаза, подумала Мышка и, оглядев пустой стол, всплеснула руками.

— Ой, да что же я! Обещала пир горой, а ничего не поставила. Леня! Вот хлеб, порежь скорей!

Она побежала в комнату и вынесла оттуда завернутый в лопух большой кусок сала.

— Вот же сало! Леня привез! Большущий кусок! Ешьте вволю! Берите, мальчики! — весело говорила Мышка, нарезая розовое, просвечивающее насквозь сало аппетитными кусками. — Корочка мягкая-мягкая! Кто хочет с чесноком?

У Динки потекли слюнки, но она тут же одернула себя:

«Не буду есть сало. Он привез, а я не буду. Пусть знает, что мне теперь ничто не мило…»

Когда все с аппетитом принялись за еду. Мышка удивленно посмотрела на сестру:

— А ты почему не ешь?

— Меня тошнит, — делая брезгливое выражение, сказала Динка.

— Ну вот! Еще бы не тошнило! Хоть бы ты сказал ей, Леня! Ведь она с самого утра отправляется на подножный корм и ест всё, что попадется под руку. И щавель, и какую-то кашку, и заячий лук… Ну сколько ты этого луку сегодня съела?

— Ничего я не ела… Я даже забыла, что он существует, — огрызнулась Динка и мысленно обругала сестру.

«Дура несчастная. Леня может подумать, что у меня никакого самолюбия нету… и никакой обиды. Пошла, наелась заячьего лука, запила водичкой, и все прекрасно. Но как бы не так…»

Динка бросила мельком взгляд на исчезающие куски сала.

«Съедят, всё съедят… Хоть бы припрятать себе кусочек. Я с самого утра ничего не ела, не шутка все-таки… И вообще сало — это жалкая месть… Я лучше что-нибудь другое придумаю…»

Динка небрежным движением и с равнодушным лицом потянула к себе самый большой кусок сала. Но он оказался не до конца отрезанным и за ним потянулся весь кус… Леня поспешно схватил нож и, отрезая Динкин ломтик, взглянул на нее посветлевшими глазами. Сердце у Динки упало, щеки обдало жаром, как будто к ним поднесли горящие головешки.

«Ну, — подумала Динка, глотая неразжеванное сало без всякого вкуса, — я же тебе отомщу. За все отомщу! Я бы и сейчас могла встать, подойти к перилам и посмотреть на дорогу… А потом вздохнуть и сказать: «Что это как долго не едет Хохолок?» Нет, не буду… Он сразу поймет, что я назло», — прислушиваясь к разговору за столом, мучительно соображала Динка.

— У каждого человека свое прозвище… — спокойно говорил Жук. — Вон она, он кивнул на Динку, — Жуком меня зовет… А Ухо зовет ее Горчицей, потому как она ему на базаре предложила один раз: «Пойдем, говорит, я тебе намажу хлеб горчицей…»

— Стой, стой! Я сам расскажу! — хлопая Цыгана по плечу, заторопился вдруг Ухо. — Никто небось с их не знает, с чего это дело пошло… — сияя расплывшимся в улыбке лицом и дергая себя за ухо, за которым белел продолговатый шрам, растроганно сказал он. — Никто не знает.

— Я знаю… — сказал вдруг Леня и посмотрел на Динку.

Но она даже не улыбнулась и только значительно сказала:

— А Жук зовет меня ведьмой…

— Еще бы не ведьма! — расхохотался Жук. — Как она тогда в лесу вызверилась на меня! Чистая ведьма! Несмотря, что кровь у ей текет…

— Кровь? — с ужасом переспросила Мышка.

Брови Лени дрогнули, в глазах мелькнула какая-то догадка.

— Кровь, кровь… Испугались! Ну я же говорила вам, что упала с дерева и разбила голову! — всполошилась Динка.

Жук бросил быстрый взгляд на Ухо.

— И ты еще путешествовала куда-то в лес с разбитой головой? — недоверчиво спросила Мышка.

— Ну, говори… — чуть-чуть поднимаясь, сказал Жук.

Глаза Уха, как затравленные зайцы, метнулись в разные стороны, он вынул изо рта недоеденный хлеб и придвинулся ближе к Цыгану.

— Голова, голова!.. — в испуге закричала Динка. — Надоело мне двадцать тысяч раз говорить про одну и ту же голову!

— Ох, не кричи так! Тебя же в экономии Песковского слышно! — прикрывая пальцами уши, засмеялась Мышка.

Грозу пронесло. Но гости уже вспомнили про Иоську и начали прощаться.

— Приходите еще! — ласково приглашала их Мышка.

— Придем как-нибудь… Часто-то нам нельзя. А вот вы приходите! — пригласил Леню и Динку Жук. — Вы не думайте, у нас и квартира есть, и лампу мы зажигаем!

— Да где ж это всё? — недоумевала Динка.

— А вот придешь — увидишь. Мы в этот раз не потаимся. От своих таиться нечего! — прощаясь, сказал Жук.

Когда гости ушли, Мышка задумчиво сказала:

— Жалко мальчишек… И плохие они, и хорошие — всё вместе!

— Плохое с них нужно соскребать лопатой, а хорошее само заблестит, сказал Леня.

— Все равно, какие б они ни были, это родственные мне души, — заявила Динка.