Динозавры тоже думали, что у них есть время. Почему люди в XXI веке стали одержимы идеей апокалипсиса

За шесть недель до назначенного срока Дублин укрыл снег. Его было больше, чем когда-либо за всю мою жизнь, аэропорты были закрыты, улицы безлюдны, в магазинах кончился нарезанный хлеб. В городе восемь человек – возможно, в панике, но, скорее всего, в дикой радостной эйфории от экстремального погодного явления – украли со строительной площадки экскаватор, чтобы ночью снести стену супермаркета. Мобилизовали армию – ненадолго, но эффектно. Было забавно видеть Ирландию такой, где всегда царит безнаказанность и которая до смешного плохо приспособлена к чему-либо более экстремальному, чем моросящий дождик. Однако возникали мысли, насколько менее забавными все может стать, если нехарактерная для страны погода задержится дольше.

Правительство объявило красный уровень погодной опасности, советуя людям не покидать дома без необходимости. Так нам напомнили о том, что все хрупко, что цепочки поставок непрочны, что несколько дней снега могут заставить все замереть.

Затем, в первые недели жизни моей дочери, наступила странная жара. Весь конец мая и весь июнь того года стояла небывалая жара – самый сильный зной за всю мою жизнь, самый долгий период без дождя. Всякий раз, когда выносили ребенка на улицу, мы переживали о том, хорошо ли она защищена от яркого солнца. В помещении мы изо всех сил старались сделать так, чтобы ей было прохладно. Сидя в крошечном тенистом дворике с чугунной мебелью и растениями в горшках, мы пили кофе и фруктовый сок со льдом, удивляясь внезапному средиземноморскому характеру наступившей жизни.

Моя жена напомнила мне, как мы покупали этот дом и хозяева предупреждали нас о том, что на дворик попадает мало солнечных лучей. Это было бы преимуществом в жаркую погоду в Южной Европе. «А в Ирландии солнца мало», – смеялись они.

– И вот мы здесь, – сказала она, – прячемся от жары, как пара сицилийцев.

– Да, – согласился я, – вот мы здесь.

Это было и смешно, и совсем не смешно.

Потому что, как бы ни была приятна теплая погода, ее нельзя было воспринимать как безоговорочное благословение. Каждый день в новостях появлялось что-то, что заставляло задуматься. Во второй раз за последние три месяца правительство объявляло красный уровень опасности, на этот раз из-за угрозы лесных пожаров. Ввели ограничения на водопользование. Таблоиды, очевидно с целью рекламы, упивались рассказами о том, что недостаток влаги в почве приведет к значительному снижению урожая картофеля, и следовательно, в следующем году страна, по всей вероятности, будет страдать от «нехватки чипсов». Это был комический перепев ирландской истории – великого картофельного голода[106]. Сначала как трагедия, потом как фарс[107]. Смешно и совсем не смешно.

В вечерних новостях, на первых полосах бульварных газет, карты Европы пылали красным цветом. Шведское правительство обратилось к другим странам Евросоюза с просьбой помочь справиться со свирепствующими лесными пожарами за Полярным кругом. Я смотрел на телефоне стримы полыхающих сосновых лесов, тушения пожаров с самолетов и вертолетов, сбрасывающих феерические потоки воды на горящую землю. В голове крутился термин «арктическая жара» – абсурдность, которая с легкостью могла закоротить мышление.

То, что лесные пожары случились за Полярным кругом, было, казалось, самым важным фактом в мире. Это было то, о чем мы никогда не должны были думать или говорить. Но что-то в этом факте и в бесконечном потоке других, более или менее ужасающих фактов делало его почти невозможным для усвоения. Теперь подтекст каждого новостного заголовка, каждого push-уведомления был таков: мы окончательно и бесповоротно облажались.

Арктические лесные пожары. Это событие взрывало поверхность, горело в сухой жаре сверхдетерминации. Как-то слишком в лоб.

Тем временем в Греции десятки людей погибли в лесных пожарах на морских курортах в районе Афин. Сотни людей бросались в океан, спасаясь от огня, бушевавшего на ветру со скоростью шестьдесят миль в час. Многие не добрались до воды и сгорели на берегу, а многие утонули. Улицы были обезображены обгоревшими остовами машин, все еще с ключами в замках зажигания. Владельцы массово бросали их, чтобы спастись от надвигающегося ада.

Это была катастрофа в прямом смысле слова, необратимая и абсолютная, лежащая на самом виду. Если бы вы спросили, как у меня дела, я честно ответил бы вам только то, что за Полярным кругом полыхают лесные пожары. Это было действительно все, что можно было сказать про жизнь в тот момент. Но человечество, как выразилась знаменитая птица из «Сожженного Нортона» Т. С. Элиота[108], не в состоянии вынести слишком много реальности.