Диоген

Из упомянутого Пятого письма мы узнаём о том, что Платон послал ко двору Пердикки своего ученика Евфрея Орейского. Великий философ, всегда мечтавший «делать царей», как видим, отнюдь не успокоился и в немолодом уже возрасте. Судьба Евфрея, впрочем, оказалась плачевной. После гибели Пердикки III номинально македонским царем стал его сын, малолетний Аминта IV. Однако регентом был объявлен дядя «царя-мальчика», знаменитый Филипп II — младший сын Аминты III. А уж Филипп-то (совершенно на Платона не ориентированный) быстро нашел способ избавиться от ненужного советника Евфрея. Последний то ли был казнен по приказу Пармениона (ближайшего помощника Филиппа), то ли покончил с собой (зная особенности македонского политического поведения, можно сказать, что эти две версии в общем-то тождественны).

Из Македонии у нас прямой путь через Эгейское море, в город Атарней, находившийся в малоазийской области Мисии, напротив острова Лесбоса. И тут нас встретит еще одна фигура, имеющая самое прямое отношение и к философии, и к политике, — тиран Гермий. Да, тот самый, благодаря которому Аристотеля внезапно «поцеловала муза»: великий мыслитель вдруг сочинил в честь Гермия гимн в «пиндарическом духе» — тот самый гимн, за который ему много позже пришлось, страшась судебного приговора, бежать из Афин и кончить жизнь в соседней Халкиде. Да и то сказать: Гермий был лучшим другом Аристотеля и даже стал его тестем. Правда, по некоторым сведениям (например: Диоген Лаэртский. N. 4), он на самом деле был евнухом. Пифиада, супруга Аристотеля, являлась, как считают, племянницей и приемной дочерью Гермия^{125}.

Познакомились философ и тиран в Афинах, где оба получали образование в Академии Платона (Страбон. География. XIII. 610). Когда Гермий стал править Атарнеем (случилось это около 355 г. до н. э.), к нему, по обыкновению, прибыли платоники — Эраст и Кориск (Платон. Письма. VI; впрочем, как раз за аутентичность этого письма нельзя поручиться на все сто процентов). Сотрудники Академии «хлынули» к Гермию уже после смерти ее основателя. При его дворе, помимо Аристотеля, оказались на какое-то время племянник последнего Каллисфен, а также Ксенократ — тоже один из лучших учеников Платона.

Почему мы перешли к Атарнею именно от Македонии? Гермий, хотя и был номинально персидским подданным, держался достаточно независимо. Он вступил в какие-то сношения с македонским двором, за что был в конечном счете схвачен и казнен персами. Впрочем, случилось это гораздо позже, в 341 г. до н. э.

Мы же вернемся несколько назад, чтобы акцентировать внимание на одной новой тенденции, которая постепенно начала давать о себе знать. Афиняне, привыкшие к тому, чтобы «и самим не иметь покоя, и другим людям не давать его» (Фукидид. История. I. 70. 8), традиционно со всей живостью реагировали на все новейшие тенденции в политической жизни. А ближе к середине IV в. до н. э. политическая конъюнктура очень уж изменилась, что чрезвычайно точно отразил Ксенофонт в суждении, завершающем его «Греческую историю». Рассказав о знаменитой Мантинейской битве 362 г. до н. э. между Спартой и Фивами, закончившейся вничью (именно в ней погиб знаменитый фиванец Эпаминонд), он резюмирует:

«Эти события привели таким образом к последствиям прямо противоположным тем, которые ожидались другими людьми. Здесь собралась вместе почти вся Греция и выступила с оружием в руках друг против друга; все ожидали, что если произойдет сражение, то те, которые победят, получат в свои руки власть над Грецией, а побежденные подчинятся им. Однако по воле божества случилось так, что обе стороны, как победители, поставили трофей[43] и не те, ни другие не в силах были воспрепятствовать противникам сделать это; обе стороны, как победители, выдали противникам трупы, заключив для этого перемирие, и обе же стороны, как побежденные, согласились на это. Далее, обе стороны утверждали, что они победили, и тем не менее ни одна из сторон не приобрела после этой битвы ни нового города, ни лишней территории или власти по сравнению с тем, что она имела до этого боя. Это сражение внесло еще большую путаницу и замешательство в дела Греции, чем было прежде» (Ксенофонт. Греческая история. VII. 5. 26–27).

Описанная путаница царила в мире традиционных греческих полисов, чья борьба друг с другом за гегемонию привела в конечном счете к фиаско всех. Но не лучшим образом дела обстояли и в мире быстро поднявшихся маргинальных монархических режимов, о которых речь шла выше. Возлагавшиеся на них (казалось бы, небезосновательные) надежды тоже оказались обманутыми. На Кипре в 350-х гг. окончил жизнь Никокл, сын и преемник Евагора; после этого «кипрский проект» разрушился, остров оказался под безусловным персидским контролем. В Фессалии упования на объединение области и превращение ее в весомую силу в греческих делах рухнули после гибели Александра Ферского, тоже в 350-х гг. до н. э.