Диоклетиан. Реставратор Римской империи

Феодосия привел к власти Грациан, сочтя его наиболее подходящей кандидатурой на случай чрезвычайных ситуаций. Это был энергичный и хитроумный правитель, который сумел разместить готов и восстановить свою армию, изучив тактику готской тяжелой конницы и призвав под свое знамя множество готских воинов. Ему удалось выиграть две масштабные гражданские войны против западных узурпаторов Максима (в 383-м) и Евгения (в 394-м). Однако сами меры, к которым ему приходилось прибегать, показывали, что он не питал никаких иллюзий и ясно видел, насколько ослабела империя перед лицом внешней угрозы. На первый взгляд, поселение варваров было просто продолжением давно воплощенного курса иллирийских императоров. Но это было не так. Эти поселения устраивались после победы Рима, людей в них тщательно распределяли по территории и распространяли на них действие римских законов и администрации. Федераты же были целыми германскими племенами, вооруженными и сохранившими и своих вождей, и свою политическую идентичность; их связывал лишь хлипкий «договор» о предоставлении военной помощи — эта мера, которую объявляли свидетельством дружбы, на самом деле демонстрировала слабость и острую необходимость заключить мир.

На бумаге военная мощь и организация Рима в конце IV века по-прежнему выглядели крайне внушительно: совокупный размер восточной и западной армии составлял около 600 000 человек. Но и это было иллюзией. Две трети этой армии были лимитанами, отрядами неподвижной крестьянской милиции, на боевых достоинствах которых весьма негативно сказалась их изоляция. Значительная часть основной полевой армии была, по сути, привязана к той или иной провинции; во многих случаях это были повышенные в ранге отряды лимитанов разнообразной эффективности: легионы, которые в таком количестве представлены в Notitia Dignitatum, были небольшими легкими единицами пехоты, которые ничем не напоминали отлично обученные легионы прошлого. Среди лучших боевых единиц большую часть составляли германцы во главе с собственными командирами — зачастую их даже номинально не считали римскими гражданами: они были просто наемниками на краткосрочном договоре, чьи дома и родное племя находились по ту сторону границы.

Точка зрения, рассматривающая этих германцев как вполне самосознательную «пятую колонну», несколько преувеличивает размеры тевтонской угрозы; однако тот факт, что столь многие германские офицеры прекрасно понимали особенности военной системы, находящейся под их командованием, и состояли в некотором родстве с врагами, с которыми им приходилось сражаться, неизбежно означал смену мировоззрения и реального баланса сил. Наемники дрались исключительно за золото и не имели ничего общего с провинциалами, которых защищали. Они сражались весьма неплохо, однако для магистров конницы и пехоты стало вполне благоразумным тщательно планировать, против каких врагов можно было использовать германские отряды, а против каких — нет. Опытный германский вождь, такой как Фритигерн, вполне мог собрать сведения о слабых местах империи и передвижениях войск, чего не бывало еще век назад. Такие вожди больше не держали римскую военную машину в страхе, но просчитывали ее сильные и слабые стороны в точности так же, как это делали римские полководцы в отношении их самих. Рим лишился своего запаса военного превосходства: оба противника становились похожи друг на друга.

Неудивительно, что после Адрианополя Феодосий предпочел умиротворить германцев и наладить с ними дружественные отношения как внутри империи, так и за ее пределами. Он при всем желании не мог обойтись без этого колоссального источника хороших воинов и боевых навыков, хотя и в полной мере сознавал его политическую опасность. Это был выбор между империей, защищенной сильными, хотя и непрочными союзниками, и империей, почти полностью лишенной защиты. С тех пор — поскольку простое вооруженное противостояние всему германскому миру перестало быть целесообразным — особо важное значение во внутренней и внешней политике приобрела дипломатия.[337]