Диоклетиан. Реставратор Римской империи

Замирив этот рубеж, во второй половине 298 года Диоклетиан вернулся на север. Мы знаем, что к тому времени в Фаюме уже велась систематическая перепись земель, шла очистка ирригационных каналов, а засушливые земли на краю пустыни превращали в пашни. Страна была наводнена войсками, и местное население пребывало в мрачном расположении духа. Дошедшие до нас платежные и дарительные расписки свидетельствуют, что в Фиваиде находились части различных войск — лучники, пехота, верблюжья кавалерия, собранные сюда из легионов II Траянова, II Геркулия, III Диоклетиана и других.[141] Продовольствие для них поступало напрямую из постоянно стекающихся налогов зерном, вином и другими продуктами, которые новоназначенные чиновники собирали в городах и деревнях (топархиях) подчиненных им номов. Двор и военный эскорт Диоклетиана, составлявшие, возможно, 2―3 тысячи человек, стали дополнительным бременем для нильских городов: им требовались квартиры, пища, речной транспорт и много чего еще. Из папирусов видно, что эта огромная толпа должна была прибыть в Панополис, в Верхней Фиваиде, в конце сентября. Нам открывается зрелище злополучных чиновников, лихорадочно пытающихся добыть все необходимое в строптиво настроенных городах и деревнях, едва оправляющихся после подавления восстания. Сохранилась объемная пачка писем от нового стратега Панополитанского нома подчиненным ему городским чиновникам; те извиняются, тянут время и даже бесцеремонно объявляют стратегу, что он может сделать со своими требованиями. В страхе, рассыпаясь в извинениях, он пишет вышестоящему начальству, прокуратору и заведующему финансами, ссылаясь на вставшие перед ним трудности. Характерны следующие строки:

Прокуратору. Мой господин, следуя вашему приказу, гласящему, что корабли казны, реквизированные в Верхней Фиваиде, должны быть починены и оснащены для ожидаемого нами счастливого события — приезда нашего повелителя императора Диоклетиана, не знающего поражений старшего августа, я приказал президу города Аврелию Плутогену, также называемому Родином, выбрать чиновника, чтобы тот добросовестно следил за ходом починки указанных кораблей... а также выбрать надзирателя для тех же кораблей, чтобы получить деньги из государственного банка на понесенные расходы... Однако он, проявляя неуважение к этому почетному долгу, имел наглость ответить, что город не следует беспокоить такими делами... И это не все: условлено было, что будет произведен смотр надзирателей и сборщиков анноны в различных местностях, чтобы отобрать тех, кто будет сопровождать императора. По всем этим поводам я обращался к президу устно и письменно, и не единожды, но много раз... Если этот человек начнет оказывать открытое неповиновение приказам, другие могут сделать то же, и такое вопиющие небрежение поставит под угрозу всю администрацию.[142]

В таком угрюмом настроении египетское простонародье встречало своего императора.

Позиция властей относительно манихеев изменилась, когда Рим осознал их возможную связь с Персией. Отличительные черты этой религии — общины, замкнутость и враждебность по отношению к греческим и римским богам — теперь предстали в крайне подозрительном свете: они казались тлетворным влиянием Персии, которое нужно было искоренить. Коренная перемена от абсолютной терпимости к полному подавлению несколькими годами позднее нашла отражение в жестоких инструкциях, адресованных Диоклетианом Юлиану, проконсулу Африки, касательно местных манихеев: