Проходящий (распростертый) луч былли внизу или вверху? Тогда были носители семян, тогда были силы, сила я внизу и воля вверху. Кто тогда знал, кто объявил это здесь, откуда родилось это создание? Боги появились позже этого создания; кто же знает, откуда оно появилось? Тот, от кого исходило это создание, совершил ли он его или не совершил,- Высочайший Видящий в высочайшем небе, он, может быть, знает, или даже и он не знает?»
Пшибышевский рассматривает акт сотворения как яростный, судорожный, жаждущий бросок, некую божественную дрожь, энергетический всплеск, происходящий в тот момент, когда Бог «изливает» мир из самого себя, сталкивая два аспекта — женский и мужской. Рождение мира он сравнивает с половым актом и, в некоторой степени, с родовыми схватками. Таким образом, мир возникает из экстаза и боли.
«Вначале было Слово...» (Библия)
«Вначале был Заговор» (Жан Парвулеско)
«Вначале было Посвящение» (Алистер Кроули)
Космогония Пшибышевского иная, будоражащая, сексуальная: «В начале был пол. Ничего, кроме него, - всё в нём»347
. Пол, ото-347
Пшибышевский С. Заупокойная месса. М.: Аграф, 2002. С. 29.
ждествлённый с библейским Духом, что носился над первичными водами, Пол как великая мощь созидания, изменения и разрушения и, если можно допустить здесь некоторую вольность, Пол есть бог, а именно «сила, посредством которой Я бросило атомы друг на друга, - слепая похоть, которая повелела им соединиться, которая заставила их создать элементы и миры»348
. Пшибышев-ский принимает в наследство мудрость Упанишад и повторяет слова о сотворении разума. Согласно Упанишадам, Творец делает это для реализации своего воплощения, по Пшибышевскому — для удовлетворения «вечно голодных демонов его похоти». Интересно отметить, что, описывая процесс возникновения Пола, автор делает акцент на «ярости», «жестокости», с которой изначальное Единство разъяло Себя на Две Части с целью «создать новое, более утончённое существо».Рождение души Пшибышевский связывал с превращением единства во множество, можно сказать, с трансцендентной дихотомией, беспорядочным смешением; этот процесс знаменовал собой «объективизацию» Пола в бытие и становление его Светом. Сотворение души есть сотворение гибели Пола, ибо всякое чувственное впечатление стало стремиться к автономии и борьбе за господство.
С бесстрашием, присущим лишь Мальдорору бессмертного графа Лотреамона, Пшибышевский изрекает: «Да: я люблю дерзость безумия, твёрдую, как гранит, рождённую из зуба дракона гордость библейского человека, который, издеваясь над жестоким Богом, с угрожающим смехом взывает впервые к своему Сатане-Ягве и отрывает с земли утёс, чтобы швырнуть его в небо, бичующее своё собственное отродье за грехи, которое оно же ему привило»349
. Мотив богоборчества пронизывает всё творчество Станислава Пшибышевского; он придерживался мысли, что человек и Бог находятся в состоянии перманентной борьбы.Притяжение полов обусловлено стремлением вернуться к изначальному единству, coincidentia oppositorium, нейтрализации катастрофического «разрыва» внутри Абсолюта. Идея андрогинности, 235
236безусловно, восходит к учению Платона, оказавшего значительное влияние на мировоззрение польского писателя. Жорж Батай считал, что бытие существует только благодаря эксцессу, «когда полнота ужаса совпадает с полнотой радости». Смерть он полагал знаком ярости, который вторгается в мир, грозя ему уничтожением. Так, Любовь в воззрении Пшибышевского толкала мужчину к женщине, а женщину — к мужчине, становясь богоборчеством, где ярость — не слепа, но сакральна. Однако эта ярость не может проявиться до тех пор, пока то, что вызывает ужас, не будет преодолено. «Любая эротическая практика нацелена на то, чтобы достичь самого сокровенного бытия, пока не станет страшно», -- был убеждён Батай. Нигде более вы не найдете столь утончённого, поэтического и в то же время болезненно-драматического описания Мистерии Воссоединения, как в произведении Пшибышевского «Андроги-на». Польский гений показал не только невыносимую муку страждущей души, но и явил перед читателем длинный путь, который преодолевает Он ради магического слияния с Ней:
«Он знал, что идёт к ней, с ней сольётся в одно во чреве вечности, из которого явились он и она. Не отчаяние — лишь больная безумная тоска по этим глазам, погрузившим свои звёзды в бездны его души с такой любовью в страдании, и этим рукам, запечатлевшим тысячи своих роковых линий в его мире, по печальной улыбке, ложившейся в тяжком раздумье, вокруг уст...Да будет. Он и она должны вернуться к первобытному лону, чтобы стать одним святым солнцем»350
.