Дионис преследуемый

Он нисходит к людям и несет свой великий дар - учение о сверхчеловеке. “Я люблю людей”, — отвечает Заратустра первому, кого он повстречает на своем пути, старцу, любящему не людей, а бога (“любовь к человеку убила бы меня”). Это дионисийская любовь Дарящего, чей дар сокрыт в “детях неба и земли” как частица растерзанного титанами бога. Заратустра удивлен тому, что старец еще не знает, что бог умер. Явившись на базарную площадь, он видит толпу народа, которая собралась посмотреть на канатного плясуна. Там, в этой гуще зевак, в этой клоаке торжествующего невежества, Заратустра станет учить о сверхчеловеке: “Человек есть то, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его?” Заратустра учит о Логосе, что как молния лизнет своим смертоносным языком человека; и этот Логос есть сам Дионис, который грядет не как бог, но как сверхчеловек, ибо в мире, где бог мертв, никто более не поверит в его воскрешение. Устав от добра своего и зла своего, Заратустра пророчит приход “дионисийского чудовища”.

Его приход есть свершение гибели “последнего человека”, принесенного в жертву земле. “Последний человек”, словами Заратустры, самое презренное существо, чье время наступает. Это время, когда человек больше не родит танцующей звезды из хаоса, который он в себе носит. Род самого презренного существа “неистребим, как земляная блоха: последний человек живет дольше

всех”. В мире последнего человека не будет пастырей, останутся лишь стада. Всеобщее равенство, которое утвердит последний человек, сделает сон стада вечным.

Мы увидим шествие

монахов в серых каменных саванах, испытавших запрет и уединение,

шутов, чьи колпаки объяты пламенем последней шутки о человеке,

повешенных, что прячут эрегированные члены в незаживающие раны соблазнов,

слепых с потрескавшейся пергаментной кожей, по которой можно прочесть обо всём, что они не увидели,

писателей, забывших, что писать нужно собственной кровью,

а с ними — поэтов, свергнутых за то, что писали они лишь слюной и млеком³⁷¹.

Заратустра думал, что говорит к пастухам, но на базарной площади внимал ему лишь скот. Он ожидал найти уши, но встретил только щелкающие языки. Учитель и провозвестник должен обращать свои речи не к народу, а к своим последователям, — эту мудрость постиг Заратустра после того, как взвалил на свои плечи холодный труп канатного плясуна. Созидающий ищет созидающих, “тех, что пишут новые ценности на новых скрижалях”. Больными и умирающими называет Заратустра тех, кто презирают тело и землю, пряча голову “в песок небесных вещей”; не изведавшие опасности, не закаленные страданием, они спешат спастись в “иных мирах”; отвергающие вызовы времени, ищущие лишь покоя, уюта и утешения, они никогда не познают, что такое быть “свободным к смерти и свободным в смерти”. “Пусть будут они выздоравливающими и преодолевающими, — говорит Заратустра, — и пусть создадут себе высшее тело”. Они, последние люди, не знают ни верха, ни низа. Тело есть “большой разум, множество с одним сознанием, война и мир, стадо и пастырь”, божественное тело Диониса, растерзанного титанами, — бога, настигнувшего смерть, сказавшего победоносное “Да” великой жертве во имя Приходящего Вновь. “Мы не должны выводить себя сами [из тела], поскольку тело наше дионисийское; мы часть Диониса, коль скоро мы состоим из копоти Титанов, вкусивших его плоти”, — учил Олимпиадор. Заратустра ищет преемников, наследников своей наступающей грозной мудрости, призывая их к войне: “ведите...войну за свои мысли!”, “я призываю вас не к работе, а к борьбе. Я призываю вас не к миру, а к победе”. В главе “О свободной смерти” он обнажает не только мудрость Диониса, но и мудрость Силена, чей ответ царю Мидасу прозвучал как приговор “лишним людям”. Да, именно лишним людям Заратустра велит “лучше никогда не родиться”.

...и пришёл седьмой человек в полночь и сказал Им, что мира нет,

и вороны клюют последнюю волю господню.

Умер Бог — Пастухи загнаны в стада, а стада — в стойла.

Поднялись Они, сумма души и плоти, и воскликнули: «Временно!»

Сошёл с ума последний визитёр и Хронос опустил руку свою.

Трижды переглянулись они, разомкнув уста, четырьмя руками своими замесили они тесто семью на семь, и возникла твердь там, где слёзы богов были шагами человека.

Ацефал открыл своё единственное око, горло его закровоточило и появилось новое солнце. Мёртвое же - остыло в луну, напоило союзника своего нектаром забвения.

С тех пор ни один из вас не помнит, как он пришёл сюда и зачем.

И только Они всё ещё кричат о временном и это доносит до вас благую весть о вечном.

Пастухи загнаны в стада, а стада — в стойла.

Приходят стаи!

Время Великого Полдня!³⁷²

Своим наследникам бросает Заратустра золотой мяч, прини-