Слуха у губернатора не было, и поэтому, спев, он застыдился. Но, как всякий лишенный музыкального слуха человек, Перовский особенно остро воспринимал прелесть песни.
Лед на окнах из синего сделался белым: наступила ночь.
— Выглянул я из камышей, — продолжал Перовский, — гляжу, казак по степи едет. Стройный, без папахи, ружье на весу держит и поет. Да такой красавец-глаз не отвести. Много в России красивых, а такого я впервой увидал.
Перовский подошел к окну, подул на лед. Словно по волшебству, в тот же миг у парадного подъезда заскрипели полозья.
— Приехал! — крикнул обрадованно губернатор. — Приехал, дорогой мой!
Он перехватил удивленный взгляд Ивана. Рассмеялся.
— Да казак тот! Миротворцев его зовут. Полковник Миротворцев. Пойдем встречать.
Радовался Перовский шумно и грубо. Он тискал Миротворцева в объятьях, отстранял от себя, внимательно разглядывал, снова обнимал и хохотал громовым басом.
Полковник Миротворцев оказался маленьким и, как показалось Ивану, нескладным человеком. Слишком широкий в плечах, он был по-девичьи тонок в талии, но толстоног. Большая лысина блестела, словно блюдце, слишком тяжелый лоб нависал над бровями и давил глаза.
«Что же в нем красивого губернатор увидел? — удивленно подумал Иван, чувствуя сильное пожатие маленькой сухой руки Миротворцева. — Какой уж тут красавец…»
Перовский словно угадал его мысли. Ухмыльнулся под нос и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Прав был Фридрих прусский, утверждая: «Ежели хочешь иметь рабов — пой хорошие песни».
Миротворцев кашлянул, внимательно посмотрел в Ивановы глаза, потом — мельком — на Перовского и улыбнулся краешком большого жадного рта.
После этой улыбки Иван сразу же почувствовал к нему расположение: умных и тонких людей он любил.
У губернатора сидели допоздна. Камердинер принес самовар и большую банку малинового варенья. Малина мерцала рубинами, искрилась за стеклом в бликах свечей. Перовский сам разлил чай и начал пить с присвистом, по-купечески.
— Обожаю чай, — сказал он после третьей чашки, — сердце бодрит, брюхо чистит — куда больше!
Миротворцев пил сосредоточенно, хмуря брови, собирая язык в лопаточку и приговаривая: «Аля-фффу, аля-фффу», когда обжигался.
Губернатор все время подкладывал в блюдца варенье. Орудовал он большой деревянной ложкой, разрисованной петухами.
— Не люблю из маленьких блюдечек есть, — говорил Перовский, — аппетит пропадает, плечом размахнуть нельзя. А пища любит, чтоб с размахом. Нессельрод — тот вроде воробушка — «чир-чирк» — из крохотных тарелочек угощает. Сие от жадности, не иначе.
Кончив пить чай, Перовский с шумом отодвинул от себя блюдце, чашку и банку с вареньем. Сцепил пальцы. Сказал:
— Ну давай, полковник, план свой выкладывай.
— Куда проще, ваше превосходительство. В степь надобно визит нанесть. Ласки там, правда, ждать не след — скорее по макушке надают. Однако резон прямой.
Перовский кивнул на Виткевича:
— С ним не надают.
— Великолепно, коль так, — ответил Миротворцев, — а ежели по случаю и надают, тоже неплохо. На пользу пойдет. С шишкой на загривке учеба скорей движется. Ну, а цель экспедиции проста.
Он обернулся к Виткевичу и, глядя на него в упор, стал негромко говорить:
— У меня, изволите ли видеть, брат мануфактуру в Иваново-Вознесенске хочет ставить, ситцы на английский манер выпускать. Ходил я в караван-сараи здешние, беседовал с восточными купцами. Прелюбопытнейшие вещи узнал-с.
Миротворцев достал из кармана маленькую тетрадку. Она была самодельная, почти такая, как и у Ивана. Виткевичу это понравилось.
— Так вот, — весело посматривая то на Ивана, то на Перовского, быстро заговорил полковник, — мы кусок кисеи бухарцам за пятьдесят рублей серебром даем, а англичане — за восемь. За коленкор мы по двадцать семь рублей лупим, а англичане трешку просят. Поведал мне бухарец Рахимбай, что у них в столице некий англичанин побывал. Не то Борнес, не то Баренс.
— Бернс, — поправил его Виткевич.
— Это доподлинно вам известно? — невзначай, как бы между прочим поинтересовался Миротворцев. — Не ошибаетесь ли?
— Нет. Не ошибаюсь.
— Так-с. — Миротворцев посмотрел на стол.
Перовский понял его и подвинул перо. Полковник что-то отметил в своей книжечке и продолжал:
— Так вот, изволите ли видеть, после посещения господина Бернса англичане стали в Бухарию и Хиву посылать ситцы новых расцветок. Яркие, веселые, вширь — громаднейшие, чтобы восточным людям было удобней брюки шить. Братец мой только из Англии возвратился, сказывал — на мануфактурах все прежние машины поломали, новые поставили, чтоб ситчик ярче был да шире. Затраты преогромные. А с умом — из этого дерьмового ситца не один пуд золота получить можно.
— Лихо, — задумчиво отозвался Перовский. Миротворцев захлопнул книжечку, сунул ее небрежно в карман.