Дипломатия Франклина Рузвельта

Но до означенной даты еще полгода. Следовало подумать о находящихся в руках возможностях. Месяц-два применительно к "Оверлорду" не меняют общего стратегического положения, но за это время можно многого добиться на юге Европы. На уме у Черчилля был нажим на Турцию с целью побудить ее вступить в войну против Германии, укрепление югославского плацдарма на Балканах.

При всем стремлении Рузвельта найти на данном этапе взаимопонимание с СССР, он еще не совсем оставил идею решения "русской задачи" посредством выхода американо-английских войск навстречу Советской Армии в Восточной Европе. Поэтому он (довольно неожиданно) предложил рассмотреть возможность поддержки югославов крупными силами и выхода на центральноевропейские равнины с юга.

Сталин бережно относился к достигнутому, как ему казалось, пониманию с американцами. Поэтому он, словно не замечая "югославских авантюр" Рузвельта, резко выступил против Черчилля и его идей удара по "мягкому подбрюшью". С советской точки зрения, Турция не выступит на стороне союзников. Слабейшим местом германской зоны влияния была Франция, именно там и следовало прилагать основные силы. Американская и советская делегации совместно преодолели "балканский уклон" Черчилля. Но нужно сказать, что и у англичан, столь подозрительных в этом отношении, не возникло опасений по поводу советской политики на Балканах. По возвращении из Тегерана командующий генеральным штабом генерал Брук сказал военному кабинету об "очевидном отсутствии интереса у СССР к этому вопросу".

Обратим особое внимание на то, что в Тегеране Рузвельт отказался (возможно, несколько демонстративно) от продвижения идей высадки западных союзников на Балканах. Разумеется, он помнил мнение своих военных, высказанное в Каире, но главным, видимо, было желание показать Сталину, что он не собирается отрезать русских от Восточной Европы. В конце первой сессии, после очередного словесного столкновения Черчилля и Сталина, Рузвельт выступил однозначно против откладывания "Оверлорда" посредством средиземноморских операций. Ту же идею он эмфатически подчеркнул на следующий день, в начале второй пленарной сессии конференции. Оставленный американцами, Черчилль был прижат к стене вопросом Сталина: "Верит ли премьер в "Оверлорд" или говорит это лишь для успокоения русских?" Англичане не имели выбора; 30 ноября Черчилль официально поддержал высадку в Северной Франции в мае 1944 года.

Лидеры трех величайших стран, решив главный насущный вопрос, могли немного заглянуть в будущее. Рузвельт высказал заинтересованность в послевоенной оккупации части Европы американскими войсками. Географически его интересы простирались на северо-западную Германию, Норвегию и Данию. Видимо, Рузвельт полагал, что эти страны и области наиболее стабильны политически, наиболее важны стратегически и послужат плацдармом для расширения американской зоны (порты Северной Атлантики, кратчайший путь из США, возможность продвижения на уязвимый европейский юг). Рузвельт рассчитывал иметь в Европе оккупационные силы размером около миллиона человек. Сколько времени они будут там стоять, было неизвестно. Пока Рузвельт говорил об одном-двух годах. Если в Европе возникнет угроза миру, то США вышлют к ее берегам корабли и самолеты, а СССР и Англия выставят контингент сухопутных войск. Такой стиль обсуждения проблем будущего не был для Рузвельта спонтанным. Он полагал, что подобное совместное планирование рождает и укрепляет взаимное доверие. Рузвельт желал выглядеть надежным союзником. (И очевидно, что он добился своего.)

Позднее Рузвельт объяснял Ф. Перкинс, что он остановился на территории советского посольства в Тегеране именно желая возбудить "их доверие", утвердить "их уверенность" в американском союзнике. Не может пройти незамеченным и то обстоятельство, что Рузвельт демонстративно принимал сторону Сталина в его спорах с Черчиллем. В то же время он увещевал Черчилля: "Именно потому, что русские - простые люди, было бы ошибкой полагать, что они слепы и не видят того, что находится перед их глазами".

Речь шла о том, что русские, разумеется, замечают все оговорки, направленные на затягивание открытия "второго фронта". Видя Сталина мрачным, Рузвельт начинал проходиться по поводу Черчилля, его сигар, его привычек. "Уинстон стал красным, и чем больше он становился таковым, тем больше Сталин смеялся. Наконец, Сталин разразился глубоким и глухим смехом, и впервые за три дня я увидел свет, - так рассказывал президент о тегеранской встрече Ф. Перкинс. - ...В этот день он смеялся и подошел ко мне и пожал мне руку. С этого времени мы наладили личные отношения. Лед тронулся..."