Незадолго до отъезда Каннинга из Константинополя протестантские миссионеры преподнесли ему адрес от 27 мая 1852 г., в котором выражали «глубочайшее и неподдельное сожаление» по поводу предстоящего отъезда посла, на протяжении двух десятилетий обеспечивавшего дипломатическую поддержку их деятельности перед турецкими властями. В послании говорилось, что за двадцать лет, проведенных ими на Востоке, «благодаря огромным заслугам» сэра Каннинга, «во многих областях можно наблюдать ощутимый прогресс», и в первую очередь «в отношении свободы вероисповедания». Помимо свидетельства о «многих изменениях к лучшему» в религиозном отношении и явном прогрессе в области образования, нравственного воспитания и книгоиздательства, в американском адресе упоминались нововведения, достигнутые при непосредственном участии британской дипломатии в социальной и гражданской сфере. Несмотря на то, что порой случались «шаги назад и досадные промедления, характерные для радикальных реформ всех времен», в заслугу Каннингу вменялось то, что «зависимые и притесняемые немусульманские общины пребывают сейчас в мире и покое»[947]
.Уверяя, что последствия работы «великого посла» со временем «будут все очевиднее и превзойдут даже самые смелые ожидания», миссионеры выражали глубокое сожаление в связи с отбытием Каннинга, хотя и не исключали возможность его возвращения[948]
.Не прошло и года, как в апреле 1853 г. Каннинг, уже с титулом лорда де Редклиффа, возвратился в Константинополь, где с присущей ему дипломатической маневренностью направлял переговоры между Портой, Францией и Россией по нужному ему руслу. Не упускал британский посол и возможности контролировать церковную политику Константинопольского престола посредством своего влияния на пробритански настроенных Патриархов. Так, в 1857 г., когда встал вопрос о смещении нерешительного и слабого Вселенского Патриарха Кирилла VII[949]
, в предвыборную борьбу вновь был готов вступить бывший Патриарх Анфим VI[950], известный тем при разрыве дипломатических отношений между Россией и Портой он подписал адрес с выражением подчинения и преданности султану, в котором позволил себе «отозваться о России, что Греческая Церковь не нуждается в ее помощи», за что получил репутацию предателя в собственном клире и пастве[951].О духовной атмосфере в Константинополе в период предвыборной кампании сохранилось свидетельство архимандрита Феофана (Говорова), в то время настоятеля церкви при российском посольстве, который писал 9 марта 1857 г.: «Давно уже ходит молва о смене Патриарха. Ищет прежний Анфим. Редклиф с визирем готовы содействовать ему. Члены Синода, может быть, и не прочь бы переменить Патриарха [Кирилла] – доброго, но робкого, как говорят, и недалекого. Только предвидя, что, заведши речь о смене его, они должны будут принять Анфима – нелюбимого и ославившегося взяточничеством, – положили всеми силами стоять за настоящего Патриарха»[952]
.«Доверенным человеком лорда Редклиффа и отъявленным доброжелателем Англии» называл Анфима VI и российский посланник в Константинополе А.П. Бутенев, сообщавший в МИД, что «он действует подкупом на турецких министров и, обогатившись не совсем законными средствами, может более чем другие способствовать к достижению патриаршего сана»[953]
.Из донесения посланника известно, что первое совместное служение сохранившего за собой кафедру Константинопольского Патриарха Кирилла и русского епископа Кирилла (Наумова), назначенного начальником возобновленной в Иерусалиме Русской Духовной Миссии, на Рождество Христово 1857 г., было воспринято как свидетельство того, что «Россия великодушно простила грекам их грех». По словам Бутенева, «Патриарх [Кирилл] считает себя счастливым, что в его управление изгладилось злое впечатление от дерзкой выходки Патриарха Анфима, и что этим наглядным символом единства обеих Церквей обличились хитрые козни врагов Православия, которые постепенно нашептывали грекам, что русское богослужение и Русская Церковь далеко уклонились от хваленого нами единства»[954]
.