Дипломатия Симона Боливара

Дипломатический представитель борющейся Венесуэлы в Лондоне Лопес-Мендес, получив достоверную информацию о принятом Петербургом решении, направил в январе 1812 года, также при посредничестве американского консула Л. Харриса, послание канцлеру Н. П. Румянцеву, в котором содержались просьба о дипломатическом признании Венесуэлы и предложение о взаимном открытии портов для прямого торгового обмена.[454]

Через три месяца Харрис сообщил Лопес-Мендесу ответ Румянцева. Позиция России к этому времени определилась. В октябре 1811 года по указанию Александра I вопрос об установлении отношений с испанской Америкой рассматривался в Государственном совете России. 21 голосом против 4 было решено воздержаться от такого шага до прояснения обстановки в Новом Свете. Харрис в письме к Лопес-Мендесу излагал заявление Румянцева: царь «проявляет глубокую заинтересованность в прогрессе в направлении самоуправления, который происходит в Южной Америке», но «в настоящее время признание независимости этих провинций… не может получить официальной санкции императора Александра… После того как независимость провинций Южной Америки будет признана Великобританией, он (император России. — Авт.) не колеблясь последует столь достойному примеру».[455] Россия находилась на пороге разрыва союза с Францией и в напряженной международной обстановке отдала предпочтение позиции благожелательного нейтралитета.

В годы борьбы с нашествием Наполеона и похода русской армии в Западную Европу России было не до испанской Америки. Заключение союза с Мадридом означало признание прав Испании на ее заморские владения. Но на этом этапе (1812–1816 гг.) Александр I претендовал на лавры просвещенного и либерального монарха, и поэтому испано-американские патриоты не считали русскую дверь закрытой для них. Вопрос об отношениях с Россией оставался в поле зрения Боливара.

Когда Освободитель в мае 1814 года решил послать в Лондон дипломатических представителей второй венесуэльской республики — Лино де Клементе и Хуана Робертсона, им было предписано по завершении миссии в Англии направиться в другие страны Европы, «наиболее склонные признать и защищать нашу независимость». В инструкциях, в частности, говорилось: «Особенно рекомендуется иметь в виду царский двор России. Его сегодняшние связи с Великобританией и отношения с США могут облегчить решение Вашей задачи и быстро получить результат».[456] Так в дипломатических документах Боливара впервые появилась далекая Московия, как тогда называли Россию венесуэльцы. Однако напряженность обстановки в Карибах не позволила Клементе и Робертсону добраться даже до Лондона.

В дальнейшем Россия явилась учредительницей «Священного союза» и выступала на международной арене защитницей реакционной монархической системы. Все симпатии Александра I были на стороне Фердинанда VII, а не патриотов. В 1816 году император повелел не допускать ни под каким видом в пределы России дипломатических эмиссаров «мятежников» из Нового Света. Александр I отклонил предложение государственного секретаря США Дж. К. Адамса рассмотреть вопрос о признании главными европейскими державами в подходящей для них форме независимости освободившихся колоний. Российский самодержец усмотрел несоответствие такой акции устоям «великой европейской конфедерации».[457] Петербург оставил без ответа манифест Cea. Более того, министр иностранных дел К. В. Нессельроде поспешил успокоить поверенного в делах Испании в Санкт-Петербурге Аргаису и 13 июня 1822 г. заверил его в том, что Россия не собирается признавать независимость испанских колоний в Америке.[458]