Дипломная работа

Немножечко оглядевшись и выздоровев после всякого, он понял, шо в новой стране и при новой власти можно бить людей при полной и горячей поддержке власти и общества! Ну это ли не подарок?! Необходимость соблюдать при этом немножечко законности удручает и гнетёт, но нет в мире совершенства…

– Эт-та што за… – участковый даже бутерброд с салом обронил, благо и подхватил тут же, а быстро поднятое, как известно, считается упавшим на газетку, – покемон?!

Крепкое словцо, подхваченное у Егора Кузьмича, прижилось в Дурбане, и всё больше в районе Новой Молдаванки, обозначая того, кто ещё может и не поц, но идёт верной дорогой к етому званию.

– Покемон как есть! – хохотнул Соломон Маркович, пхая вперёд самонастоящево казака при лампасах и фуражке, – вон… на рынке завёлся, как таракан!

– Та ладно… – не поверил участковый, сбиваясь от волнения в сторону суржика. В интересном волнении он забыл даже об сале, а ето, зная Ивана Андреича – прицидент!

– Я природный казак… кхе! – лампасник подавился воздухом, а участковый старательно не заметил самоуправство старинного приятеля, вбившево немаленький кулак в дыхало задержанново.

– Нет, ты слышал?! – просиял жид, улыбаясь золотозубо и щасливо, – Да не падай ты!

Соломон Маркович заботливо придержал казачка, за шиворот, приподняв над полом одной рукой. Вышло даже немножко интересно и символично, потому как щитается, што казаки, они богатыри и мо́лодцы, а жиды как бы наоборот. Но это щитается всё больше теми, кто не видел блондинистых здоровенных ашкеназов, работающих мясниками и биндюжниками, и киргизистых казачков, местами ни разу не крупных.

– Та слышал, слышал, – отмахнулся хохол, тыкая пальцем в казака, не исчезнет ли? – не глухой.

– Да я своим ушам и глазам не да, – заулыбался Соломон Маркович, – когда увидел такое. Я сказал сибе – Шломо, надо прекращать пить по утрам! А потом выдохнул, выдохнул и радостно понял, шо это не белочка в лампасах, а настоящий казак! Пить можно!

– Их по всему Союзу двух десятков нету, и те расказачились, а тут – нате! – солнышком сиял правоохранительный жид, – К именинам подарочек!

– Шломо, я тебе вот што скажу, – палец участкового упёрся уже в друга, – если чилавек казак, то это не повод хватать ево ко мне, как бы тебе етово не хотелось!

– Ваня… – всплеснул руками друг, – у мине полрынка свидетелей! Вон… Ираида Ильинишна со мной!

Высунувшаяся наконец из-за жидовской спины склочная и насквозь православная старушонка закивала, поджав ссохшиеся губы.

– Лаился и Коституцию нарушал, – наябедничала старушка, – злостно!

Учитывая, што старушка та ещё жидоедка, то таки да и немножечко ой! Не врёт. Наверное. Казачков Ираида Ильинишна не любит ишшо больше, чем жидов, хотя…

… она вообще никаво не любит. Такая себе праведница и терпеливица из тех, которые поедом едят всех прочих, начиная с близких.

– Ой… – выдохнул Иван Андреич, разом представляя интересное дело и много писанины, отчево лень в нём заборолась с любопытством и карьеризмом. А потом вспомнилось, што он хоть и маленькое, а всё ж таки начальство, и писать придётся не ему!

Участок заполнили свидетели и видоки, а также те, кто ничего и никак, но желал поучаствовать и посмотреть. По словам их, преступление выходило страшенное!

– … вот таки-таки и сказал? – не вдруг поверил участковый, остановив помощника насчёт писать, – Што он казак и етот привилиги… привилегированное сословие?! При людя́х?!

Толпа разом загомонила, делясь впечатлением.

– Ишь, – качнул головой участковый, – вы ему тово… объяснили, што у нас сословий нет? Ни привилиле… тфу ты! Ни привилегированных, никаких ишшо? Только граждане?

– В душу объяснили? – переспросил Иван Андреич, – А… не сразу хоть бить стали? Не, не… я ничево, если осторожно и без вредительств членов, то можно! Нужно даже, потому как оскорбление общества.

– Стоп! – остановил себя и людей участковый, потому как он болеет за Закон и Правду, а нравятся ли ему казаки или вообще нет, дело двадцать пятое, – А он не из дилигации какой? Нет? С корабля сошёл и гражданство запросил? Кхе… С убежищем? Кхе…

Допрос шёл тяжело, но после тово, как Соломон Маркович по просьбе Ивана Андреича удалил всех лишних, и в участке осталось всего-то три десятка чилавеков.

– … привиле… – высунув язык, бойко выводил пёрышком молоденький стажёр.

– Даже и не раз? – уточнял участковый, поглядывая на казака.

– Мужичьё… – сплюнул тот на пол и разразился речью.

– Тю… – Иван Андреич остановил Соломона Марковича со второго раза, – эта, похоже, для дохтура клиент. Который…

Он многозначительно постучал сибе по лбу.

– … по голове.

– Да тьфу ты… – расстроился дружинник, – так шо, в камеру ево?

– Да, – участковый загромыхал ключами, – Сёма… Сёма! Набери номер психиатра, похоже, работёнка для ево!

– … головушкой поехал, стал быть, – рассказывал на следующий день Иван Андреич за рюмкой чая в обед, – у себе на Дону со старши́ной боролся, бо оне там всю землицу общинную под себя гребут. Ну и… то ли до полново расказачивания дошло, то ли сбёг как дезертир, это власти уточняют покамест.