Дипломная работа

Под иконами несколько писем, и насколько Ксандров понимал здешние реалии, полустанок выполняет заодно обязанности почтового отделения. Письма доставляются сюда, а получатели, а то и соседи оных, забирают их при оказии.

На столе граммофон с начищенной до нестерпимого блеска трубой, к нему внушительная стопка пластинок. Роскошь, доступная не каждому провинциальному помещику!

Диваны и кресла, сплошь плетёные из лозы, и этот дачный вариант по здешним жарким местам куда как хорош!

На отштукатуренных стенах оружие и орудия местных племён, маски и фотографии аборигенов в праздничных нарядах, и тут же — явно срежессированные бытовые сценки. Этакий этнографический музей в миниатюре, собранный без должного понимания, но с большим энтузиазмом.

Несколько полок с книгами, над которыми (и не поленился же кто-то!) прикреплена вырезанная из дерева табличка "Нужно — возьми, не нужно — поставь!", и чорт побери, эта импровизированная публичная библиотека в глуши впечатляла!

— Пособие по родовспоможению, — чуть склонив голову, прочитал студент, — и… Шекспир? Однако… неожиданное соседство.

Развлекая себя осмотром полустанка, он всё время ждал появления смотрителя, и с каждой минутой ощущая всё большую неловкость.

— Будто в чужую квартиру забрался, право-слово! — негромко, он экспрессивно высказался он, ослабляя узёл галстука. Взглянув ещё раз на лестницу, ведущую наверх, покачал головой… — ну это уже ни в какие ворота!

Фыркнув, он подхватил винчестер и решительно отправился наверх.

— Кофе будете или чаю? — без "здрасте" поинтересовался сидящий в кресле молодой, но какой-то очень потрёпанный смотритель, обернувшись к новоприбывшему с видом человека, далёкого от всего мирского.

Диссонансом отрешённому, едва ли не монашескому виду мужчины, смотрелся пулемёт "Мадсена" на сошках, и винтовка незнакомой системы с оптическим прицелом.

— Э… кофэ, пожалуй! Здравствуйте, — несколько растерянно отозвался Ксандров, удивлённый столь специфическим приёмом.

— Да-да… — отмахнулся лихорадящий смотритель, не выпуская из подрагивающих рук жестяную кружку, — вон кофейник и всё, что нему полагается… не стесняйтесь!

— Вы уж извините, — после паузы сказал железнодорожный служащий, — малярия проклятая!

Он сказал это так, будто малярия всё объясняла, и Владимир Николаевич решил сделать вид, будто всё понял. Кивнув, он потрогал стоящий на спиртовке кофейник, и найдя его достаточно горячим, налил кофе в кружку сомнительной чистоты, которую стоило бы если не помыть, то хотя бы протереть…

… но проклятая интеллигентская рефлексия вылезает иногда не вовремя! Неудобно ведь!

— Дмитрий… — будто продолжая давний разговор, сказал смотритель, и Ксандров не сразу понял.

— Владимир, ээ… Николаевич, но можно просто Владимир, — отозвался он, сделав шаг к собеседнику.

— … руки, уж простите, не подаю, — безмятежно продолжил тот, — чесотку какую-то подхватил, и не знаю пока, заразно, иль нет.

— Да-да… разумеется, — лектор почувствовал себя неловко, и на плоской бетонной крыше воцарилось молчание.

— А вот и за вами приехали, — равнодушно сказал Дмитрий несколько минут спустя, подрагивающими руками прикуривая трубку, — ступайте.

Попрощавшись, и получив в ответ только вялый взмах рукой, Ксандров сбежал вниз, и подхватив багаж, вышел к повозке. Крепкая, с высокими бортами и полотняным тентом, натянутым на дуги, она выглядела ожившей иллюстрацией приключенческого романа.

— Студент? — спрыгнув с козел, с прищуром поинтересовался худощавый бородач в широкополой шляпе, и тут же протянул сухую мозолистую руку, — Как же, как же… давно ждём! Никифор Ильич, Лукин моё фамилиё. А ты, стал быть…

— Ксандров Владимир Николаевич, — не без облегчения представился лектор. После странноватого общения со смотрителем, более похожим не на человека, а Безумного Шляпника, обычный разговор воспринимается едва ли не в удовольствие.

Хотя и немного жаль, что ушло очарование момента, всё ж таки герои приключенческих книг должны разговаривать иначе… ведь так? Даже кобура с револьвером, висящая на правом боку Лукина, и тесак слева, не слишком спасали положение. Мужик никак не тянет на героя, и даже оружие выглядит буднично и совершенно не романтично, как метла в руках дворника.

— А эт… — Лукин оглянулся, — Прошка! Прошка, подь сюды!

— Вот… — подхватив мальчишку лет двенадцати за плечо, он поставил его перед собой, — старшенький мой!

В голосе его звучала суровая нежность кондового русского мужика, не жалеющего для отпрыска ни отцовской любви, ни вожжей.

— Хм… очень приятно, — серьёзно сказал лектор, обмениваясь рукопожатием. Прошка, жилистый белобрысый мальчишка с оттопыренными ушами, глядел с вежливым прищуром и безо всякого пиетета, положенного перед человеком куда как более взрослым.

— Митрий тама как? — без перехода поинтересовался Никифор Ильич, сбивая с мыслей.

— Малярия, — неопределённо ответил студент.

— Ети ж… — крестьянин в досаде взъерошил бороду, — и как? А хотя о чём я… погодь!

Подхватив с повозки винтовку "Маузера", он зашёл в здание, зажёвывая на ходу ус и бурча под нос что-то невнятное и расстроенное.