Плелась Люся Кандаурова домой из магазина. Ноги шаркают, палочка по земле стучит: Люся — пенсионерка. Давно уже кончилась Люсина молодость, и никто не подходил к ней с просьбой о здесь и сейчас. А любви хотелось, как и раньше. Не знаем, зачем любовь пенсионерке, а только Люся всё ходила и всматривалась в прохожих мужчин с целью затащить их в свою пенсионерскую постель. Ну, хорошо, с мужчинами мы погорячились — Люся всматривалась в старцев.
Вот видит она, идут два старца: один постарше, а другой ещё постарше. Один на вид оптимистический, другой — пессимистический. Дай, думает, испытаю судьбу:
— Пожилые люди, у вас закурить не найдётся?
Оптимистического старца всего аж передёрнуло, отчего он схватился за пессимистического, будто боялся, что упадёт.
— Курить в вашем возрасте смерти подобно. Правда, Боб Иванович? — произнес пессимистический старец. — Заведите себе лучше птичку или собачку.
— Марс Марсович, прошу вас, уведите меня отсюда, что-то сердце мне тисками стиснуло, — сказал оптимистический старец, стараясь не глядеть на пенсионерку Люсю.
— Вы что, импотенты, что ли? — обиделась Люся.
— Что вы такое говорите? Не гневите бога, дамочка, — в один голос ответили старцы.
— Так вы ж гомики, точно, — закричала пенсионерка Кандаурова. — Что вы мне тут голову морочите, гомы паршивые? А ну, проваливайте! — и запустила в старцев своей палочкой.
Палочка отлетела шага на три и никого не задела, а пенсионерка Кандаурова лежала на земле и дёргала ногой.
— Какая мерзость, Марс Марсович, пойдёмте отсюда.
И они пошли по цветущему бульвару. Заходило солнце.
Обычно я сплю долго, и мой возраст мне в этом не помеха. Но сегодня была какая-то странная ночь: не спалось. Повернусь на правый бок — заснуть не могу, перекручусь на левый — не спится, на спину лягу — спину ломит, на живот перевернусь — что-то внутри булькать начинает. Встану, похожу по комнате, вроде спать хочется. Снова лягу — снова не спится. Короче, всё как Марс Марсович про себя рассказывал. Тогда я решил позвонить ему, поинтересоваться, как его дела.
— Доброй ночи, уважаемый Марс Марсович, как ваши дела?
— Вы что, с ума сошли, любезный Боб Иванович?! Вы знаете, который час?
— Около двух.
— Вы жуткий человек, я впервые за долгие годы заснул, а вы меня разбудили, будьте вы прокляты, — и повесил трубку.
Я не расстроился. Если расстраиваться из-за каждого оскорбления Марс Марсовича, то можно превратиться в пессимистического старца, а я этого не хочу. Я встал, застелил кровать и пошёл на кухню пить чай. Только я поставил чайник, как зазвонил телефон. Это был Марс Марсович:
— Это вы, Боб Иванович, будьте вы прокляты?
— Я, Марс Марсович.
— Вы не забыли, что у моего внука Марсика день рождения?
— За кого вы меня принимаете? Мы с моим внуком Бобиком уже и подарок вашему Марсику присмотрели, — ответил я.
— Спасибо, спасибо, будьте вы прокляты. Слушайте, я чего подумал, у нас в доме жуткий бардак, давайте мы день рождения у вас отметим.
— Странно, — говорю. Потом помолчал и опять говорю:
— Странно, — а больше ничего и сказать не могу.
— Чего тут странного? Войдите в моё положение, любезный Боб Иванович: не могу же я гостей в бардаке принимать! Вот и отметим у вас, я уже всё спланировал. Сначала я к вам зайду и мы выпьем по рюмочке, чтоб не перед детьми, потом накроем на стол, потом посмотрим телевизор, а там уж вы и сами не заметите, как придут гости.
— А гости кто? — спрашиваю.
— Ну там, Шпилька и Шпунька. Всё, вроде.
— Послушайте, Марс Марсович, а вы не боитесь, что эти девочки наших внуков могут научить чему-нибудь нехорошему? Например, играть в «Крокодила», пить абсент, а потом раздеваться и бегать голыми по квартире?
— Не забивайте себе голову всякой ерундой, Боб Иванович: быть пессимистом у вас не получается. К тому же я Марсику на день рождения такое подарю, что не позволит ему думать о подобной чуши.
— Птичку?
— Какую птичку? Вы б ещё сказали собачку, честное слово. Я подарю своему Марсику национальный флаг!
Запахло гарью. Я понял, что выкипел чайник.
— Будьте вы прокляты, Марс Марсович, я из-за вас чайник сжёг!
Я не пессимист, я — реалист. Если кому-то нравится считать меня скучным ворчливым стариком — что ж, не буду их переубеждать. Замечу лишь, что это всё от людской ограниченности и от желания навесить на всё ярлыки.
Когда идёт дождь, я так и говорю, что идёт дождь. Когда жизнь нелепа и грустна, я прибегаю к метафорам, которые выходят такими же грустными, как жизнь. А про птичку в клетке — это Боб Иванович выдумал. Всё ему хихоньки да хахоньки.
Впрочем, верить дешёвому оптимизму Боба Ивановича всё равно что верить в то, что дерьмо снится к деньгам. Помню, был такой случай. Захожу к Бобу Ивановичу, чтоб вытащить его на нашу ежедневную прогулку, а он сидит с кислой миной. Ну, с такой, что можно подойти сзади, плюнуть ему на лысину, а он ничего не заметит и продолжит глубокомысленно смотреть вперёд.