Дирижёр космических оркестров

У меня был перерыв до следующей сцены. Позвонила мама. Спросила, не виделся ли я с младшим братом. Когда я возразил, она запричитала и начала себя проклинать, а я притворился, что связь пропадает и, отключившись, избежал ее жалоб, которыми она делилась со мной по три раза в день… Разве я виноват, что Юн Ди плохо понимает шутки? Он мог бы сделать вид, что мы пошутили, и все было бы, как прежде, и скоро эти глупости благополучно бы забылись. Так нет же…

Отец со мной тоже из-за него теперь не разговаривает. Юн Ди все испортил.

«Толстая пассия» сидела у окна, спиной, и что-то писала. Я подошел ближе, но вовсе не для того, чтобы посмотреть, что она там делает, а просто я не мог пройти мимо – она сидела почти у выхода. Я собирался съездить в мое актерское агентство – зачем-то понадобился директору.

Она была очень увлечена процессом и ничего вокруг не замечала. Уже пройдя мимо, я нехотя повернулся в ее сторону… и остолбенел. Она рисовала. Вот этот темный неуч рисовал карандашом – и хотя я не большой знаток художественной техники, но сразу понял, что рисунок профессиональный. Как будто она, от горшка два вершка, всю жизнь этим только и занималась.

Это был портрет мужчины, очень красивого, и еще что-то неуловимое отражалось в его лице. Глаза улыбались, но как-то по-особенному. Не то чтобы от сиюминутной радости… И хотя через мгновение случилась самая неприятная история, передо мной до сих пор, спустя годы, эти глаза, смотревшие не в сторону, не вглубь воспоминаний, а прямо вглубь меня… У русских есть такие удивительные картины – иконы. Я потом не раз видел их. Но эти глаза, хотя и были очень похожими на глаза святых на этих иконах, излучали еще что-то, очень знакомое мне, о чем я давно забыл.

– Разве ты не слышишь, что я зову тебя?

Сердитый голос Аллы звенел у меня в ушах и его тон не сулил ничего хорошего.

Маша вздрогнула и, вскакивая, выронила все из рук. Она увидела сразу и меня, и ее взгляд растерянно перебегал от меня к Алле и обратно по несколько раз.

– Чем ты тут занимаешься вместо работы?

Алла тоже заметила меня.

– Шашни разводишь, что ли?

Она вытащила из кармана деньги и пошла с ними к Маше, наступив на рисунок, отчего толстуха вздрогнула.

– Купи мне и господину Ким Бону обед, – всучила она деньги своей подопечной.

Но, не будучи взятыми, деньги посыпались на пол. Я онемел, как быстро у толстушки сменилось настроение: ее взгляд сейчас метал молнии, и какие! Она прошла мимо Аллы и подняла портрет.

– Ты что же творишь, нахалка? Ждешь, чтобы тебя уволили?!

Крики начали привлекать все новых зевак.

– И это благодарность за то, что я взяла тебя!

Алла вырвала портрет из рук Маши и, развернув его, увидела мужчину. Она громко засмеялась.

– Это твой любовник? Не староват ли для тебя? Не он ли и дитя состряпал?

Оглянувшись на толпу, она злорадно прокричала по-английски:

– У этой девицы трехлетний ребенок, а девице всего-то девятнадцать лет!

Видимо, английский знал не только я, потому как последовала первая волна изумления, а переведенная на корейский, фраза вызвала и вторую волну, чуть шумнее…

Девица принялась размахивать руками в гневе, что-то объясняя. В ответ на это Алла медленно разорвала портрет пополам прямо на глазах у девушки. Та страшно побледнела, но Алла и не думала останавливаться. Она рвала портрет на мелкие куски, а потом еще и вытерла ноги о кучку образовавшихся бумажек.

Маша сделала всего три жеста, но я понял, она показала: «У тебя нет сердца».

Она собрала деньги с пола, не проронив и слезинки, после чего быстро ушла.

И еще я понял, что она – немая.

Толпа начала расходиться. А я был настолько выбит из колеи – бог знает, почему, – что решил никуда не ездить, а запереться ото всех в гримерке и поспать, чтобы восстановить силы для роли.

Но когда я лег, мысли так и зароились в моей голове. Я думал, почему планете нужны такие люди, как та толстая девчонка. Подобных ей я часто встречал в жизни, а все потому, что, по закону природы, серой массы всегда больше. Как можно ни к чему не иметь стремления? Как можно так безответственно и безобразно распорядиться своей жизнью? Родить подростком… И куда смотрели родители? Почему они позволили ей сломать себе судьбу? Или в России это норма? Верно же я никогда не хотел туда ехать.

Я вспомнил, какие молнии блистали в ее глазах, когда Алла наступила на портрет. Это было разительно быстро – от мягкого растерянного и напуганного личика не осталось и следа, девица даже не пыталась замять конфликт со своим начальником. Невоспитанная, себялюбивая девчонка.

Всегда презирал таких. Как только замечал в своих спутницах что-то подобное, уже на следующий день или даже в ту же минуту я уходил. Без оглядки.

Хотя зачем я сравниваю их с этой пигалицей? Разве она этого стоит? И зачем же я понадобился директору агентства?..

– Чинс, ты присядь.

Директор был подозрительно галантен.

Я сел, но в висках что-то предательски стукнуло. Страх? Да. Предчувствие.

Директор тоже сел – напротив меня – и усмехнулся, видимо, нервничая и подбирая слова.

– Как проходят съемки? – наконец, спросил он.