Дис

Они долго потом еще сидели с Люн на ее этаже и девочка рассказывала ему в каких мирах уже успела побывать, и что там видела. Что у нее дома есть целая коллекция разных там безделушек из этих миров и что даже животные были. Однако, за ними надо было ухаживать и она их всех отпустила на волю.

– А что у тебя с Земли в коллекции есть? – спросил Антон из любопытства.

– Книги, конечно, – ответила Люн, слегка удивившись.

– Ну, книги это, конечно, хорошо, но погоди, – у него возникла неожиданная мысль, – я сейчас.

Тут он спустился вниз, потом вытащил что-то из своей сумки, которая все так и лежала не разобранная в закрытой кладовке и поднялся наверх.

– Вот, держи, – он протянул ей целую горсть алмазов, – помнишь эти «красивые камни», что лежали у меня на столе в старом доме. Бери их все.

И на этот раз Люн уже не стала отказываться, чтобы взять только один. Она тоже вспомнила тот давнишний их разговор, и что так и не взяла тогда у Антона ни одного такого камня. Но не это было самым главным. Главное было то, что ее «кротик» также все помнил. И это уже по-настоящему ее тронуло, отчего она пододвинулась к нему поближе и, немного привстав, легко поцеловала в щеку.

30. Пустота

На следующий день плохо стало уже Антону. На Катю он просто не мог смотреть, чувствуя свою вину. Квартира его, такая красивая и удивительная, сейчас совсем его не радовала. «Ну все к черту, – раздраженно ворчал он про себя, – никуда не хочу лететь. Пусть все остается как есть и пусть даже все мы, по сути, лишь слепые кроты и не видим ничего. Но не зря же говорят, что счастье в неведении». Несколько раз он сталкивался с Люн, которая, хлопоча по каким-то своим пустякам, ходила по квартире туда и сюда. Потом долго еще стоял у нее на втором этаже и молча смотрел на небо. Потом сидел в мягком кресле внизу, что-то невнятно бормоча себе под нос. Наконец Люн заметила это его состояние и сказала:

– Слушай, если ты не хочешь лететь, то и не надо. Я сама тогда полечу. Но не жди меня назад уже скоро. Да и вообще, сам подумай, ну что мне тогда здесь у вас делать, если вы сами себе не хотите помочь? Не могу же я вас заставить.

Антону стало немного стыдно. «Вот уж, – подумал он, досадуя сам на себя, – согласился, а теперь на попятную пошел. Нет, так тоже нельзя. И чего это я тогда, спрашивается, Катю мучил, – он глянул на нее, – ведь она, похоже, теперь уже со всем смирилась. Нет, права эта девчонка, опять права. Если уж и лететь, то сегодня». Он встал, подошел к Катерине, которая неспешно хлопотала с чем-то у себя на кухне и, крепко обняв сзади, прижал к себе. А Кате, в общем-то, ничего другого и не надо было, лишь простые знаки внимания и подтверждение того, что Антон ее любит. Она повернулась. “Нет, эти глаза не могли лгать”. Ведь у него сейчас были точно такие же глаза, как и в то утро, когда они стояли у нее на лоджии после той, самой первой их ночи. Он же тогда по какой-то причине о своем доме заговорил, которого у него почему-то не было. И вот теперь опять этот взгляд, взгляд побитой собаки, да еще и загнанной в угол.

– Послушай, – обратилась она к нему, – я ведь даже не спрашиваю тебя, куда и по какому делу ты едешь. Едешь, так значит и надо тебе. И я уже со всем смирилась. Но не терзай ты себя хотя бы, потому что этого я точно не перенесу и опять буду реветь. Ну, ты этого хочешь?

Антон не нашелся что ответить и просто поцеловал ее. Так, как будто делал это в последний раз в жизни. Да на самом-то деле он и не знал в тот момент, когда вернется, и действительно, не последний ли это поцелуй. Наконец он отстранился от Катерины и полез на второй этаж к Люн. А та на этот раз тоже его пожалела и стала утешать, бормоча что-то неразборчивое, в точности как и тогда, когда успокаивала Катю.

Наконец наступил вечер. Последний вечер Антона на этой Земле. По крайней мере такой, как он ее знал. И он словно бы чувствовал это, отчего и лежал пластом на втором этаже, просто не в силах пошевелиться. Он даже не стал спускаться вниз к ужину, не испытывая совершенно никакого голода. Однако, когда часы пробили уже десять, все-таки собрался с силами и, кое-как сдерживая слезы, стал писать Кате прощальное письмо.

И вот пробила полночь. Катерина к тому времени уже с час как спала, а Люн, хлопотливо собирая какие-то мелочи, все еще ходила по своему этажу. Наконец она остановилась, посмотрела по сторонам рассеянным взглядом и произнесла:

– Все, кротик, пора лететь. Ты готов?

А что значит готов? Антон и не знал. Весь день он, собственно, ничего такого и не делал. Собирать вещи ему не надо было, – по-крайней мере Люн ничего ему об этом не сказала – поэтому готов, наверное. Во всяком случае, морально – да. Он встал, поправил джинсы, застегнул рубашку и кивнул головой.