С хохотом и криками буйные грубияны, считавшие самодовольство и ор лучшей заменой авторитета, ввалились в комнату. Но Эдмунд Ригби заставил себя приветственно улыбнуться в ответ.
На пол к его ногам бросили Гранта Кавану, окровавленного и грязного, с многочисленными ранами на лице и руках, в разорванном милицейском мундире. Но даже в таком состоянии он не выказывал страха. И Эдмунд Ригби почувствовал уважение, смешанное с грустью. Такого, при его вере в Бога и в свои силы, сломить будет нелегко. Эта мысль причиняла Ригби боль. Почему, ну почему бы ему просто не сдаться?
— Вот тебе подарочек, Эдмунд, — сказал Икабл Гиртц. Он принял один из своих любимых обликов — упыря с серой кожей, впалыми щеками и красными прожилками в глазах; его худое тело было затянуто в черную одежду. — Один из благородных. Здорово сопротивлялся. Я подумал, он может быть тебе полезен.
Дон Падвик в облике человека-льва угрожающе зарычал, опустился на четыре лапы и пошел к пленнику, яростно хлеща себя хвостом. При виде огромного желтовато-бурого зверя Грант Кавана вздрогнул.
— Мы захватили его отряд, — спокойно доложил Эдмунду Чен Тамбия. — Это были последние ополченцы милиции, гулявшие на свободе. Но они жестоко сопротивлялись. Восемь наших улетели обратно в небытие. — Элегантный азиат в древнем одеянии из черного и оранжевого шелка нехотя кивнул в сторону Гранта Каваны. — Он неплохой командир.
— В самом деле? — спросил Эдмунд Ригби.
Икабл Гиртц провел по губам длинным желтоватым языком.
— В конце концов, это не так уж важно. Теперь он наш. И будет делать то, что мы захотим. А мы знаем, чего хотим.
Грант Кавана поднял голову (один глаз у него так опух, что не открывался):
— Когда все это закончится, дерьмовый кривляка, когда всех ваших сообщников перестреляют, я с огромным удовольствием своими руками вырву из твоего тела все взбесившиеся хромосомы.
— Ой, какой мужчина, — нарочито жеманным голоском протянул Икабл Гиртц.
— Хватит, — сказал Эдмунд Ригби. — Ты хорошо сражался, — сказал он Гранту. — Теперь все кончено.
— Черта с два! Если ты думаешь, что я позволю этой фашистской мрази захватить планету, орошенную потом и кровью моих предков, ты меня совсем не знаешь!
— И не узнаю, — ответил Эдмунд Ригби. — Уже не узнаю.
— Верно, я начну с вашей паршивой четверки.
Дон Падвик ударил его в грудь лапой с выпущенными когтями, и Грант Кавана застонал.
Эдмунд Ригби положил руку на голову Гранта. Гнев и стойкое противодействие этого человека настолько лишали его сил, что нарядный мундир быстро превратился в обычную полевую форму морпеха. Души небытия заволновались, почувствовав, как он собирается с силами, и прильнули к нему, словно к надежному маяку.
— Не сопротивляйся мне, — сказал Ригби без особой надежды.
— Да пошел ты, — огрызнулся Грант.
Эдмунд Ригби уже слышал пронзительный хор страждущих душ. Он чувствовал себя уставшим от боли и пыток, сопровождавших его повсюду с самого первого момента возвращения. Сначала он смеялся над чужими страданиями и страхом. Теперь просто хотел, чтобы все это поскорее закончилось.
Им овладела нерешительность, и душа, надежно запертая в дальнем уголке его разума, зашевелилась.
— Всегда можно найти другие способы, — прошептала душа, как обычно, демонстрируя полную покорность своему похитителю. — Есть способ заставить Гранта Кавану быстро сдаться, ни одна плоть не сможет долго устоять перед этим натиском.
Из внутренней тюрьмы просачивалась темная струйка нечестивой и жестокой страсти.
— Это же часть каждого из нас, — торопливо нашептывала ему душа. — Все мы стыдимся признать, что в глубине нас таится змей. А как еще ты сможешь выполнить то, что должен выполнить, не освободив своего змея?
Эдмунд Ригби с трепетом позволил желанию подняться на поверхность, позволил ему вытеснить неприятие и отвращение. А потом стало совсем легко. Легко мучить Гранта. Легко изрыгать проклятья, от которых примолкли его помощники. Легко снова и снова подпитывать желание.
И это было чудесно, он чувствовал себя свободным. Абсолютно свободным. Ничем не сдерживаемое желание овладело им полностью. Оно укрепило его психику, помогло выискать для Гранта Каваны самые мерзкие, самые изощренные муки. Чужие муки доставляли радость.
Икабл Гиртц и Чен Тамбия кричали, чтобы он остановился. Но они теперь значили не больше, чем грязь под ногами.
Души отпрянули, почувствовав то, что текло в небытие из него самого.
— Слабые, все они слабее нас. Вместе мы сильнее их всех.
Это был его собственный голос?
Его неистовство продолжалось, он уже не мог остановиться. Та, другая, душа, предчувствуя ужасный конец, ушла слишком далеко.
Эдмунд Ригби внезапно опомнился и ощутил непреодолимый страх.
— Но ты сделал все это сам, — сказала плененная душа.
— Нет. Это ты.
— Я только показал тебе путь. Ты сам этого хотел. Это было твое желание, твоя страсть.
— Нет! Только не такое!
— Да. Ты впервые уступил своей сущности. Змей таится в каждом из нас. Возрадуйся ему и примирись с самим собой. Познай себя.
— Я не такой. Нет!
— Но это правда. Посмотри на себя. Посмотри!
— Нет!