Дискета мертвого генерала

Между тем Будулая уже давно не было в том помещении, куда так стремительно направлялся Вадим. Буквально спустя три минуты после того, как вслед за Прохоровым ушла Наташа, он покинул компьютерный центр «Пеликана» и решил, вопреки непонятной авантюре Прохорова, немедленно разбудить профессора и рассказать ему о неожиданном завершении работ по созданию рабочей схемы психотропного излучателя. Тем более после слишком странного поступка Вадима, в котором Геннадий усмотрел нехороший смысл.

Ожогин вышел на палубу, осмотрелся, обошел корабль по кругу и, к своему удивлению, не обнаружил ни Прохорова, еще пять минут назад так сильно рвавшегося на свежий воздух, ни ушедшую вслед за ним Рудакову. Следуя логике, в данный момент они могли находиться либо здесь, либо в своей каюте, либо в каюте Славгородского, если Наташе удалось убедить своего друга в мальчишестве его поступка.

И бородатый компьютерный спец по прозвищу Будулай направился к жилому отсеку. Но случайно наткнулся на совершенно незаметный в темноте, торчащий из палубы прямо возле носовой части надстройки красный пожарный кран. Впрочем, если принять во внимание практически полностью сгустившиеся сумерки, еще не тронутые заревом рассвета на востоке, а также отсутствие на небе луны и звезд ввиду сильной облачности, то не имело особого значения, каким именно цветом выкрасили любую из множества находящихся на палубе научно-исследовательского судна деталей и механизмов, будь то пожарный кран или лебедка для намотки каната.

Ожогин заработал сильный ушиб голени, упал, затем поднялся, сел, прислонившись спиной к надстройке возле входной двери на камбуз, и несколько минут растирал последствия непредвиденного столкновения. Когда же он все-таки смог подняться на ноги и, ковыляя, направиться к лестнице, ведущей вниз, драма в каюте номер пять уже завершилась, а агент мафии Прохоров разговаривал со своим шефом по спутниковому телефону из радиорубки и получал указания о немедленном захвате корабля.

Но Будулай не знал этого. Он с огромным трудом спустился вниз, на секунду задумался, стоя перед каютой Славгородского и Гончарова, а потом несколько раз настойчиво постучал в дверь. Изнутри послышалось недовольное бурчание, шевеление постельного белья, как будто кто-то вставал с кровати, потом в замке повернулся ключ, и на пороге появился Славгородский. Его глаза еще не привыкли к свету, вдруг ворвавшемуся в погруженную во мрак каюту из коридора, и профессор прикрывался от него прижатой ко лбу ладонью. На нем были белая майка и смешные, почти до колен, широкие цветные трусы. Совсем случайно взгляд Ожогина упал на ноги стоящего перед ним полусонного мужчины, и он с ужасом заметил на них множество розовых, отвратительных шрамов. Вот почему профессор не загорал вместе со всеми по дороге до Бермудов, а постоянно носил белые хлопчатобумажные брюки. «Интересно, что повлекло за собой столь отвратительные для постороннего глаза последствия?!» – машинально подумал Будулай. Но резкий вопрос Славгородского оборвал эти кощунственные мысли компьютерщика.

– Какого черта вам понадобилось среди ночи?! – рявкнул профессор достаточно громко, чтобы разбудить полкорабля. – Вы, Ожогин, выглядите как фарш, дважды пропущенный через мясорубку! Почему морщитесь?

– Ударился ногой, на палубе. Григорий Романович, здесь такое дело…

Будулай торопливо рассказал профессору о неожиданном завершении работ благодаря Прохорову, но и о очень странном его поведении. Едва Славгородский услышал о факте копирования секретного файла, якобы с целью сделать утром сюрприз, лицо его сразу же приобрело землистый оттенок, а губы крепко сжались в идеально ровную линию.

– Так, значит. Пошутить решил, идиот! Где он?!

– Не знаю, – растерянно развел руками Геннадий. – На палубе его нет. Наверно, в каюте.

Славгородский, не мешкая, подошел к соседней двери, облицованной, как и все прочие, «под дерево» красивым коричневым шпоном, и постучал. Ответа не последовало. Профессор нахмурился, вопросительно взглянул на Ожогина. И тут из-за двери послышался тихий, но все-таки уловимый стон. Мужчины непонимающе переглянулись, а затем Григорий Романович еще раз сильно дернул за ручку. Дверь загудела, но не поддалась. Профессор прислонился к ней ухом и поднял вверх руку.

– Тихо! Там, по-моему… кто-то стонет… Женщина… Боже, это же Наташа!

Славгородский резко повернулся к Ожогину.