Он шагнул еще, но рассвирепевшая Ленка подскочила, хватая его за вялую влажную ладонь.
— Ага. А я пойду одна, по темноте? Нет уж. Обещал проводить, так доведи обратно!
— Я обещал? Я что обещал? — голос Эдика сорвался, визгнул, и прокашлявшись, Ленкин спутник проговорил чуть более внятно, — не обещал я. И вообще.
Ленка моргнула. Еще не хватало тут разреветься, посреди улицы, ага, а он свалит сейчас. И она пойдет домой, зареванная, одна, в коротких совсем шортах, и наверняка кто-то пристанет, но уже не будет рядом рассудительного Валеры Строгана.
— Ладно, не обещал. Я дура, подумала, что ты нормальный, проводишь. Но слышал, что сказал Строган? Чтоб проводил. А с ним лучше не шутить. Валера Строган на Бирже самый деловой пацан.
— Пойдем, — убитым голосом сказал Эдик.
Они развернулись и пошли обратно, в мрачном молчании, идя так, чтоб не касаться друг друга.
Какая тоска, думала Ленка, ну какая же смертельная тоска в этой вашей нормальной жизни, которая — со всех сторон. И дома, и в комнате у Светки с ее противным Жориком, который сегодня лапал ее глазами, когда переодевалась. На улицах, где куда не поверни, наткнешься на бухого вдрабадан Боку. Или таких же — там, на тропинках Кара-Дага, что шли и прицепились, просто так. И в пивнухе, где доктор Гена рассказывал всякую дрянь, которая теперь маячит совсем рядом. И этот еще…
Она искоса посмотрела на перепуганного Эдика, которых облизывал губы и нервно крутил головой, всматриваясь в черные тени за углами домов.
— Ленуся!
Снова засигналила машина, и еще раз Пашкин голос выкрикнул ее имя. Ленка остановилась, глядя вправо, на перекресток за ажурным низким заборчиком.
— Ты там оглохла, да?
Пашка топтался рядом с грузовичком, махал рукой, потом сразу двумя.
— Вот, — сказала Ленка с великим облегчением, — Эдик, мерси, что проводил, дальше я сама. Пока-пока.
И побежала к светофору, стукая каблуками и придерживая расстегнутую курточку. Пашка поймал ее, обнимая, деловито тыкнулся губами в макушку и пихнул к открытой дверце.
— Залазь. Ну как суперски, что ты бросила своего этого буратину, и выбрала меня! Я в гараж ехал, но если хочешь, давай рванем на пляж, а? На полчасика. Я такое знаю место, у-у-у, охренеешь. Ты чего ржешь? Держись, тут дорога вся в буераках.
— Буратино, — Ленка смеялась, и никак не могла остановиться, — ты почему про него? Буратино, ой я не могу, я про него целый час так думала, что он буратино.
— А не знаю. Такой тымц-тымц, идет, не гнется. Чисто деревяха такая. Ты куда все время деваешься, Ленуся? Я снова соскучился, вот же прикольно, а? За мной девок бегает сто штук, а я скучаю по Ленусе. А давай я тебя вроде как люблю? Давай?
Он смеялся, морщил короткий нос, по лицу бежали полосы и пятна света. Прыгали на стриженые темные волосы и соскальзывали, утекая на приборную доску.
— Давай, — согласилась Ленка, расстегивая молнии на сапожках и садясь на мягкое сиденье с ногами, — конечно, давай, Паш, вроде ты меня любишь, а я вроде как, тебя. Вроде бы люблю.
Впереди бежал свет фар, прыгал, и тогда Ленка тоже качалась и подпрыгивала на сиденье с неровными пружинами. Пашка мурлыкал что-то невнятное, иногда смотрел на нее сбоку, она краем глаза видела его короткий нос и темные глаза, но не поворачивалась, глядя на белые пятна света. Молчала. Мир сузился до маленькой старой кабины, отграничился от всех рычанием двигателя и пашкиной мирной песенкой. Что он там, лениво прислушалась Ленка, ну да, снова своего любимого Антонова исполняет, про зеркало.
— Мечта сбывается… — перешел к другой песне Пашка, — и не сбывается… любовь приходит к нам, порой не та-а-к… о, черт.
Машина прыгнула на ухабе и закачалась, пробираясь по разбитой грунтовке.
— Но все хорошее… не забывается… приехали, Ленуся.
Хлопнула дверца, Пашка обошел кабину и вытащил Ленку за руку. Она качнулась, поджимая ногу в расстегнутом сапожке.
— Подожди, застегну, а то свалюсь еще.
— Давай сюда.
Пашка повалился на колени, держа ее ногу, жикнул молнией. Ленка сверху смотрела на стриженую макушку и плечи, обтянутые старым рабочим свитером. Сбоку пришел ветерок, полный медового запаха. И она оглянулась, ставя ногу и держась за Пашкино плечо.
Вокруг в темноте смутно белели облака цветущего терна и чуть выше — алычи, на невидимых тонких стволиках, казалось, купы цветов плывут в темном воздухе, держа себя густым запахом. Шумело море, плеская себя на полукруг светлого песка.
Пашка поднялся, обнимая ее плечи.
— Не замерзла? У меня ватник старый. Хочешь?
— Как красиво.
Она говорила шепотом, будто запах мог испугаться и улететь, забирая с собой неясные облака лепестков. Пашка прижал ее крепче.
— Ага. Классное место. Народ на нормальных тачках не ездит, жалеют подвеску, а мой динозавр везде пролезет. Иди сюда.