Дискотека. Книга 2 [СИ]

Оля вытащила из пакета тонкое одеялко, сложенное квадратом, деловито, уложив на решетки под причалом пару старых досочек, застелила их сверху. Повесила на торчащий крюк курточку и села, скидывая с затянутых в колготки ступней свои пластмассовые стукалки.

— Лепота!

— Тапочки дать? — поинтересовалась Ленка, усаживаясь на одеяло рядышком, — пижамку? Эээ, простити, пеньюар?

— Опять матюкаешься!

С большого пляжа слышались детские радостные вопли и взрослые сердитые, а еще смех и песни. Сверху с высоченного обрыва — еле-еле, звуки машин на шоссе за домами. А тут внизу, вдумчиво хлюпала вода, поднимаясь и опускаясь, и через рыжую густоту решеток ее было хорошо видно — такая зеленая. За яхтенным забором лаяла собака и ветер шуршал тростниками, которые заслоняли собой бетонные секции и столбы.

— Месячные пришли, — вспомнила Ленка, осторожно приваливаясь спиной к выкрошенному столбу.

— Слава Богу! — успокоилась Оля, — Пашка, наверное, счастлив, шо твой слон.

— О, да! — язвительно отозвалась Ленка, и пока Оля, стащив колготки, ходила по бетону, накрывая на кнехте стол — газетка, на ней бутылка и стаканчик, нарезанный хлеб, полоски сала, кусок купленной в магазине ливерки, яблоко, — рассказала подробности.

— Скотина, — с чувством прокомментировала Оля, суя ей стаканчик с бледным вином, — давай, не тяни, а то стакан один.

— Не знаю я, — Ленка вернула ей посудину, морщась от кислого вкуса, быстро заела выпитое куском колбасы, — скотина конечно, а теперь мне скажи, есть в природе парни, чтоб не скотины?

— Э-э-э, — задумалась Оля и рассердилась, — ты чего меня путаешь? Да, Ганя скотина, сама знаю, ну так и что теперь?

— Два скотины, — согласилась безжалостная Ленка, — я и говорю, уже два. А ты назови мне имя, чтоб не скотина? Вот чтоб ни капельки.

— Ну… — Оля подумала, и промолчала, потом снова собралась сказать и опять не стала, задумалась, явно перебирая в уме знакомых.

— Нет, ну есть же, наверняка, — сказала, наконец, не очень уверенно.

— Факты мне! — не сдавалась Ленка.

Но Оля сунула ей налитый стаканчик и временно девочки отвлеклись, потому что было совсем тепло, летали пчелы, солнце сверкало на дальней воде, а ближняя была волшебного зеленого, затененного сумраком, цвета.

— А ты? — спохватилась Ленка после длительного ленивого молчания.

Оля пожала худыми плечиками, поймала прядку, закусывая ее зубами. Согнутое колено блестело незагорелой еще кожей.

— Совсем я извелась, Ленк. Пора что-то сделать, а то чокнусь. Люблю я его. А он падла такая. Кончу школу и точно — уеду. В Сибирь куда. Или в Самарканд.

— Почему в Самарканд? А неважно. Рыбочка, а я? Я без тебя тут буду?

— Тоже поедь куда, — сказала Оля, — чего тебе тут ловить? Пашка козлина. Все остальные не лучше, а получается, хуже. Наверное. А там новая жизнь.

— О да! Найти там еще одного скотину, опять собрать чумодан и уехать снова. Искать новую жизнь.

— Ну…

Ленка встала, тоже скинув старые туфли и тонкие носки, пошла босиком, осторожно ставя отвыкшие за зиму ступни на колкую каменную крошку. Держа яблоко, села на корточки перед решеткой — полюбоваться зеленой водой внизу.

— Может и поеду. Только на следующий год. Поработать хочу. Пойду в ателье ученицей. Если успею, мастером. Направление возьму. Там же конкурс большой. Ну и заодно оденусь хоть. У Светки в августе или в сентябре родится ж кто-то, все деньги уйдут на них, а у меня пальто курям на смех. И куртка, тыща лет ей. Оль, а давай и ты тоже? Останься. Потом вместе уедем.

— И все равно я ему дам. Наверное, — заявила Оля, выпивая и отбирая у Ленки яблоко, — потому что сил нет.

— Будешь, как я.

Оля задрала подбородок, сунула Ленке огрызок, промахиваясь мимо протянутой ладони.

— Ну б… буду. И что?

— Ты что думаешь? Ты думаешь, небо там прям, в звездах да? Я же сказала вот. Три минуты, О-ля!

— Да слышала я. Нет! Не думаю. Но все равно.

Они горячо заговорили хором, путаясь в словах и повторяя их снова. Пытаясь сказать, одна о том, что оказалось, все не так, как думалось, хотя не мечтала всякие глупые мечты, а просто хотела теплого, человеческого и готова была расплатиться. Другая — о том, что сил нет терпеть нынешнее и надо как-то взорвать, изменить, поскорее, а кроме этого вот — как еще? Не вешаться же, правда!

И устав, замолчали, повернулись друг к другу и стали смеяться.

Потом Оля ходила писать, трещала в кустах, маяча там красным пятном свитерка, а Ленка стояла на краю бетонки и, грозно глядя косящими глазами, орала, топая босой ногой:

— Чего застряла? Вылазь давай. А то иду. Спасать уже!

Потом в путешествие отправилась сама Ленка, долго копошилась, ловя перекрученные трусы и оглядывая себя, а на обратной дороге застряла посреди песка, рассматривая медленно уходящее солнце, запутанное в черных ветках с мелкими, только из почек, серебряными листочками.

А когда вернулась, Оля, сидя на одеялке, беседовала с мужчиной, который стоял на платформе, сунув руки в оттопыренные карманы и сутуля плечи в каком-то распахнутом ватнике.

— Э-э? — грозно сказала Ленка, нагнулась и подняла кривой сук с обломанными ветками.